– Странно ты говоришь. Будто старик, умудренный опытом. А ведь юноше твоего возраста пристало грезить о сражениях и подвигах… – Желтый Гром топнул одним копытом, другим. Скривился. – Что-то ноги у меня, как у новорожденного жеребенка. – Помолчал. Добавил: – Или у старого больного коня.

Антоло со вздохом ответил:

– Я не грежу о сражениях и подвигах. Я не хочу убивать людей. Не хочу и не буду. Мне бы добраться до родины…

Кентавр знал историю бывшего студента, а потому не удивился. Не стал вдаваться в расспросы и, упаси Триединый, даже не подумал насмехаться. Только коротко бросил:

– Я думал, ты хочешь отомстить.

Парень нашел силы улыбнуться:

– Сейчас я хочу поесть. Так сильно, что ни о какой мести и речи идти не может.

– А как же честь? – нахмурился конечеловек.

– Я не степной воин. Я – сын овцевода и овцеводом, скорее всего, теперь и буду. До самой смерти. Зачем овцеводу честь?

– Странно ты рассуждаешь, Антоло из Да-Вильи. Никто не может знать, кем он будет до самой смерти. Лишь духи ведают судьбу воина.

– Я не воин.

– Это ты так думаешь. В тебе сердце воина, а не овцевода. В тебе разум водителя многих сотен, а не торговца шерстью. Я еще буду гордиться тем, что блуждал с тобой по лесам Тельбии.

Антоло недоверчиво хмыкнул. Почесал затылок. Промямлил:

– Скажешь тоже… Какой из меня воин? Какой полководец? – Он махнул рукой. – Ладно! Куда дальше пойдем?

Желтый Гром пожал могучими плечами:

– На север?

Трудно возразить. Или попытаться предложить что-нибудь другое. Еще когда они избавились от погони окраинцев, то решили уходить из Тельбии северным путем. Переправиться через полноводную, быструю Еселлу, где-нибудь ближе к Оригу, славному кожевенниками и камнерезами; пересечь наискосок Гоблану и, держась в пограничной полосе между Барном и Аруном, добраться до Табалы, лежащей на южном берегу Внутреннего моря. Дорога могла занять несколько месяцев, но ничего лучшего они попросту придумать не смогли. В Табале Антоло намеревался вернуться в имение отца и заняться выращиванием овец, живя тише воды, ниже травы, чтобы никто из соседей и знакомых даже не заподозрил в нем нарушителя императорского указа и дезертира. Кентавр надеялся отдохнуть, отъесться и возвратиться в Степь – сперва через Литию, а далее обходя с востока Искристые горы и Окраину.

– На север так на север, – кивнул парень и вдруг встрепенулся. – А может, попробуем деревню отыскать?

– Какую деревню? Зачем? – удивился Желтый Гром.

– Ну, ту, откуда девчонка пришла?

– Сааген? Почему ты думаешь, что она обязательно должна прийти из деревни?

– Да потому! – Антоло топнул ногой. – Это у вас, в Степи, одержимые духами бродят где хотят, от стойбища к стойбищу, от зимовья к зимовью! Так ведь?

– Само собой. А разве бывает иначе?

– Еще как бывает! У нас, у людей, одинокая девочка не выживет. Сразу столько желающих найдется… – Он махнул рукой. – Да что объяснять? Не похожа она на человека, который живет в лесу и глотает лягушек, заедая дикой малиной. Наверняка есть где одежду постирать, дыры залатать, косу расчесать… Хотя в последнем я не слишком уверен.

– Ладно. – Кентавр одернул переброшенную через плечо перевязь. – А зачем тебе деревня?

– Попробую едой разжиться.

– Украдешь?

– Почему сразу «украдешь»? Может, поменяю на что-нибудь. – Заметив насмешливый взгляд конечеловека, Антоло поправил себя: – Ну, не сменяю, так отработаю! Дров наколю, огород вскопаю…

– А не боишься?

– Боюсь. За тебя боюсь. Местным кентавр в диковинку. Так что я пойду к людям один.

Желтый Гром поднял глаза к небу и воскликнул что-то на своем языке, напоминающем конское ржание.

– Вот только не надо… – поморщился Антоло. – Отбирать у меня нечего. Да и не враг я им. Из имперской армии я дезертировал. А значит, теперь я и тельбийцы на одной стороне. Только… – Он вздохнул. – Говорить-то я мастак. А как эту деревню найти?

Кентавр оскалился:

– Я, конечно, непривычный к лесам. Но в степи мне удавалось найти след сайгака, убегающего от стаи котов-охотников. Поищем…

Они зашагали на запад от старицы. Измученные и обессиленные. Почти утратившие надежду, но готовые бороться до конца. И человек, и его спутник. Ведь что бы там ни говорили о смелости и выдержке степных воинов, табальцы не зря слыли по всей Сасандре самым упрямым народом. Почти как бараны, на которых основывалось благосостояние их провинции.

Село Желтый Гром не увидел, а почуял.

Остановился, поднял ладонь в предостерегающем жесте. Втянул широкими ноздрями воздух.

– Дым.

Антоло принюхался.

– Ничего не чувствую.

– Ветерок во-он оттуда. – Конечеловек ткнул пальцем в березовую рощу, взбегающую по склону холма. – Дым хороший. Не пожар.

– Значит, деревня?

– Похоже.

– Ладно. – Молодой человек решительно одернул рубаху, смахнул рукавом грязь с левой штанины. – Жди меня тут.

Желтый Гром кивнул. Неохотно и как бы через силу.

– Если ты до вечера не вернешься, я иду следом.

Табалец взглянул на стоящее в зените солнце.

– А если я не успею отработать?

– Тогда бросай работу и приходи. – Толстые пальцы кентавра погладили ножны меча. – Завтра доделаешь.

– Ладно, – улыбнулся человек. Взмахнул рукой на прощание и пошел.

За березняком в самом деле виднелась деревня, с холма – как на ладони.

По сасандрийским меркам село небольшое, даже маленькое. Два десятка домов с овинами, сараюшками, хлевами, с высоко вздыбившейся жердиной «журавля» в середине. От леса деревню отделяла вырубка шириной шагов в сто пятьдесят. Кое-где на ней зеленели ровные прямоугольники – скорее всего, ботва. Что могут выращивать здешние селяне? Морковь, репу, свеклу…