– Сядь, я сказала!

Вместо того чтобы подчиниться, Головастик сделал шаг вперед:

– Куда письмо девала, кошка твоя мать!

– Что? – прищурилась девка.

– Что слышала, потаскуха! Где мое письмо? Где мой конь? Где мое оружие? Отвечай, кошка драная, тварь подзаборная!

Плечи рыжей дрогнули, и на один миг курьеру показалось, что сейчас палец с маленьким розовым ногтем нажмет на спусковой крючок. Но она сдержала порыв. Закусила губу, побледнела. Молча вперилась в него потемневшими до цвета болотной тины глазами.

Борьба взглядов длилась недолго.

Виржилио обмяк и шлепнулся на зад, словно ноги отказались слушаться. Зарычал, забил кулаками по сухой земле, не замечая, что в кровь рассекает кожу мелкими камешками.

– Думай, что говоришь, – медленно проговорила рыжая. Чувствовалось, что слова даются ей с трудом. С гораздо большим удовольствием она всадила бы в курьера болт. – Думай, с кем пьешь. И не перекладывай с больной головы на здоровую.

Не вполне понимая, о чем речь, Виржилио уставился на нее.

– Корзьело – айшасианский шпион, – безжалостно лишая гонца даже призрачной надежды, сказала шлюха. – Он твое письмо вслух читал. О том, что император умер…

– Что? – дернулся Виржилио. – Тише ты! Государственная тайна!

– Да ладно тебе! – отмахнулась девка. – Твою государственную тайну скоро половина Вельзы знать будет.

– Погоди! – спохватился гонец. До него не сразу дошел смысл сказанного шлюхой. – О чем ты? При чем тут император?

– Так было написано в письме, которое ты вез. Что-то еще. Распоряжения генералу пятой армии… Как его там?..

– Риттельн дель Овилл.

– Вот-вот… Ему. Я слышала, как они между собой обсуждали.

– Кто «они»?

– Корзьело и Скеццо.

– Скеццо – это с чирьем?

– Ну.

– А Корзьело? Кто это? Откуда взялся?

– Как это откуда? – Шлюха удивленно глянула на гонца. – Ты в своем уме? Сам же с ним пил. Губастый, черномазый…

– Так это же фра Витторио!

– Кому Витторио, а кому и Корзьело, айшасианский шпион.

Курьер схватился за голову.

– Что же теперь делать? – простонал он.

– Они хотели тебя убить, между прочим, – словно не расслышав его вопроса, продолжала рыжая. – Мог бы и «спасибо» сказать.

– Кому?

– Ну, ты совсем плохой! Допился? – с наигранным сочувствием произнесла девка.

– А? Что?

– Придурок… – тихо бросила она. И пояснила: – Корзьело тебя отравить приказал. Дал мне пузырек с ядом.

– И что?

– Да ничего! – внезапно обозлилась шлюха. – Что с тобой говорить? Вставай и пошел вон!

И в самом деле! Экий дурачина! Или отродясь с головой не дружил, или похмелье вкупе с известием о потере пакета последние мозги отшибло… Как бы то ни было, унижаться перед жалким, измятым, красноглазым человечком она не собиралась. Выпрашивать благодарность? Еще чего!

Он никогда не узнает, как она сидела до утра, привалившись спиной к дощатой стенке, готовая стрелять в любую тень. Страх и ненависть, смешавшись в гремучий алхимический состав, не дали заснуть. Стоило векам начать закрываться, как перед глазами возникала мерзкая, кривоносая и щербатая рожа Скеццо, плеть в его руке… Из глубины фургона доносились легкие постукивания, кто-то шаркал ногами, кто-то всхлипывал. Похоже, Лита. А может быть, и Алана. После расправы, учиненной над ней вельзийцем, белокурая хохотушка стала тихой, постоянно испуганной, часто плакала без видимой причины.

Флане было жалко подруг. Но она не собиралась совать голову в петлю за компанию с ними. Этот мир жесток, и каждый выживает как может. Сейчас главное – обратиться к законным властям в любом ближайшем городке и потребовать обезвредить айшасианского шпиона. А потом она поможет подругам. Обязательно поможет… Но только вырвавшись из золоченой клетки «Запретных сладостей».

Ранним утром под прицелом арбалета Скеццо выволок бесчувственного гонца из фургона и бросил в паре шагов от лесенки. Флана сошла следом, внимательно наблюдая за мужчинами, запрягавшими мулов. И лишь когда фургон скрылся вдалеке за очередной рощей, опустила арбалет на колени.

Светило осеннее, но еще жаркое солнце. В траве стрекотали зеленые, голенастые кузнечики. Рядом сопел, пуская слюни, незадачливый гонец…

И вот теперь этот слюнтяй, этот мозгляк, этот недоумок смотрит на нее ополоумевшими глазами и изображает из себя обожравшегося белены барана.

– Убирайся! – еще раз выговорила Флана. – Иди. Делай что хочешь…

Головастик опрометчиво кивнул. Схватился за виски – боль вцепилась с новой силой.

– Водички бы… – прошептал он.

Флана подавила мгновенно вспыхнувшее сострадание. Ответила жестко, даже со злостью: