— Стоит ли говорить… Ты, наверное, сам догадываешься. Это фантазия Оксаны Павловны. Она много раз заводила разговор о тебе, как вроде разведывала что-то. А потом плакала, как о погибшем… Она прочила мне замужество. И Рудольф приезжал… Приглашал на военные концерты… Я не принимала это всерьез ни разу. Ну, некогда было мне. Ты не говори больше об этом, милый.

В поселке деревообделочников, на самом берегу Туры, в здании рабочего клуба разместился отдельный батальон автоматчиков. В конце сентября, закончив учебу, капитан Степан Тарасов и его боевой друг, тоже капитан, Игорь Козырев, прибыли сюда для «прохождения службы». Полковник сдержал слово. Самолично написал рекомендацию о назначении Степана комбатом.

— Выбирай здесь, на курсах, и ротных, и взводных, и штабных работников, — советовал. — Там хуже будет. Там я попрошу вас тотчас же приступить к учебным занятиям… Приказ.

— Разве вы будете с нами, товарищ полковник? — обрадовался Степан.

— Да. Я принимаю ваш полк. — Он сверкнул золотыми зубами. — Так что прошу любить и жаловать, ваш комполка, полковник Козьмин, Данил Григорьевич.

— Это же очень хорошо, товарищ полковник!

— Тебе хорошо, а мне, старику, уже трудновато. Давненько не брался за винтовку, со студентами все больше возился.

Во время этого разговора и попросил Степан за Игоря Козырева. И Игорь был назначен начальником штаба отдельного батальона. Одной военной дорожкой шли ребята, крепко дружили.

Они сэкономили один день до явки в часть и провели его с Рудольфом, Оксаной Павловной и Верочкой в маленьком теплом особняке, неподалеку от комендатуры… Степан будто вернулся в детство… В зале, застланном большим уже стершимся белым ковром, в углу стояли большие медные часы. Они всегда были в углу, сколько помнит себя Степан. Их покойные глухие удары слышал он еще ребенком. И шкафы, и вазы, и салфетки, и фарфоровые фигурки-слоники, и рояль с надломленной ножкой, и даже кошка с котятами — все было прежним. Все было так же, как там, в Хабаровске, в Саратове… Всюду, куда бы ни кидала отца военная служба.

И постаревшая Оксана Павловна, мачеха, все так же целовала его в вихрастую голову, обнимала, заставляла погреться в теплой воде, переменить белье («особенно пропарь ноги»). Будто не замечая, что он взрослый, толкала ему в рот сладости. Плакала.

Только после того, как Игорь, подымая тост, поздравил Степана и Веру с законным браком, едва заметная тень коснулась лица Оксаны Павловны, но она быстро согнала ее, и слезы, опять непрошеные, навернулись на глаза.

— Деточки мои милые, родные! — говорила она. — Пусть счастье всю жизнь сопутствует вам!

Умела себя вести жена генерала Тарасова, добрая, преданная своему неспокойному семейству.

Весел был и Рудик. Он ослепительно улыбался. Элегантные усики, буйный белый чуб, добротного шитья мундир. Крепкий, широкий в плечах, он весь светился:

— Вера! Степа! Давайте за ваше счастье! Жить вам да богатеть, да спереди горбатеть, как поговаривал наш славный Тихон Петрович!

— Где они сейчас, наши дорогие Макарушка и Тихон Петрович? — Оксана Павловна прослезилась.

Завертелись разговоры вокруг самых дорогих людей.

Никто не знал, конечно, да и знать не мог, что в эту ночь, по указанию Ставки, воздушно-десантная дивизия генерала Тарасова, временно переформированная в гвардейскую стрелковую дивизию, была направлена на защиту Сталинграда, что с этой ночи, по существу, и начался героический путь десантников по дорогам войны: от Сталинграда на Волчанск, затем на Харьков, Днепропетровск, Яссы, Будапешт… Свыше девятисот дней и ночей на протяжении двух тысяч верст шла дивизия с боями, истекая кровью, замерзая в снегах, форсируя реки, отбивая танковые атаки, приближаясь к логову врага.

Ловил волк, но нашлись силы, поймали и его.

Рудольф Богданов скрытно от матери и Степана трижды подавал рапорт с просьбой о направлении в действующую армию. Но комендант тылового гарнизона и окружное начальство отвечали отказом. И он решил употребить в дело имя отца. Приехав в УралВО, он добился приема у командующего, и командующий, к великой радости Рудольфа, быстро согласился с его доводами.

— Да, — сказал он. — Мы поддержим этот замечательный почин офицера, стремящегося на фронт, к отцу-генералу, защищающему в эти трудные дни Сталинград. Об этом надо написать в «Красном бойце», — приказал он сидевшему рядом майору.

— Будет сделано.

— А вы, Богданов, завтра же получайте приказ. Счастливо!

Вернувшись к матери, Рудольф увидел полные ужаса ее глаза и одрябшее, состарившееся лицо.

— Что с тобой, мама?

— Не надо, Рудольф… Я прочитала «Красный боец». Очерк о тебе «В ногу с отцом»… Бог тебе судья!

— Но ведь это же долг?!

— Ясно. Но не каждая мать даже ради великого долга пошлет сына на… Я, прости, не отношусь к таким матерям!

Она не проронила больше ни слова. Лицо стало бесстрастным. Она перекладывала вещи в рюкзаке, пальцы ее дрожали.