По сторонам смотреть было неинтересно. Ну, разве что под ноги, чтобы на влезть в кучу очистков, вывернутых какой-нибудь хозяйкой, или в глубокую лужу, непонятно как образовавшуюся, если вспомнить, что дождей не было уже дней десять. Хотя что тут непонятного? Наверняка еще одна горожанка, добропорядочная мать семейства, вылила воду после стирки.

Цветочек вела их задворками. Какими-то кривыми переулочками, узкими щелями между сараями, проходными дворами. Чувствовалось, что она знает дорогу наизусть и может пройти здесь с закрытыми глазами. Притом никто ее не заметит. Даже сторожевых котов девчонка или обходила, или успокаивала негромкими словами. Зашипел из будки только один – здоровенный, если судить по расстоянию между зелеными, горящими, как две звезды, глазами.

А еще Кир поражался беспечности медренцев. Город-то в осаде. А они спят как ни в чем не бывало. Или настолько уверены в тех ополченцах и стражниках, которые охраняют крепостную стену и ворота? Если бы Аксамала оказалась на военном положении, в городе было бы не протолкнуться от патрулей гвардии. И днем, и ночью. Здесь же тишина и благолепие.

Антоло прихрамывал рядом. Он что, не только головой удариться успел? И о чем он думает, интересно? Пробраться во дворец ландграфа незамеченным невозможно. В открытую тоже не придешь и не скажешь: «Здравствуйте, ваша светлость, я от кондотьера Кулака, хочу поинтересоваться вашим самочувствием, а заодно и отыскать причину беззаветной храбрости ваших воинов…»

Цветочек остановилась внезапно, без предупреждения. Кир налетел на нее сзади. Чтобы не сбить с ног, придержал руками за талию – гибкую, сильную… Девушка хихикнула и стрельнула через плечо глазами.

Все испортил Антоло, который, врезавшись тьяльцу плечом между лопатками, смущенно буркнул: «Извини!» Кир открыл рот для грозной отповеди, но Цветочек приложила палец к губам:

– Тс-с-с… Вы еще подеритесь! – звенящим шепотом произнесла она. – Пришли мы.

Тьялец огляделся. Задний двор – вот сарайчик для дров, вот нужничок с резной дверкой, бочка для сбора дождевой воды. Будка есть, но пустая, иначе кот давно уже выскочил бы.

Цветочек осторожно постучала в дверь. Подождала, прислушиваясь. Постучала еще раз. Громче.

Снова потянулись томительные мгновения, а потом за дверью заскрипели половицы. Хорошо так заскрипели, музыкально.

– Кто там? – прогудело из-за двери.

– Это я, дядька Одберг! – ответила девушка, приподнимаясь на цыпочки, поближе к прорезанному в двери глазку.

– Кто это – «я»? – недоверчиво переспросил Одберг.

– Я. Торка.

Цветочек не удержалась, бросила взгляд на парней – не засмеются ли? В самом деле, имечко ей родители подобрали – лучше не бывает, страшнее морового поветрия. Немудрено, что она его никогда не называла, предпочитая обходиться кличкой, выдуманной Почечуем.

– А с тобой кто? – продолжал допытываться подозрительный дядька.

– Свои люди. Они тоже против Медренского…

Дверь распахнулась столь стремительно, что Цветочек едва успела отскочить.

– Быстро в дом!

Девчонка скользнула в разверстую пасть проема. На ходу махнула рукой – давайте за мной, быстро!

Сперва Киру подумалось, что внутри темнее, чем в промоине или водоводе. Во мраке ворочалось что-то очень большое. Или кто-то очень большой.

– Сейчас лучинку запалим, – пророкотал дядька Одберг.

Густо-багровый свет затухающих углей на миг очертил его силуэт устрашающих размеров – может, ростом тельбиец и уступал северному великану, но уж весом точно нет. Такому попади в объятия! Расплющит и даже не вспотеет. Да что там не вспотеет?! Не заметит. Словно медведь лесной, ломающий побеги малинника.

Одберг сунул в угли щепочку, подождал немного. Вытащил, раздул тлеющий кончик. Закрепил лучину в кованом светце.

Огонек осветил его полностью, и Кир понял, что бояться нечего. Напротив, горожанин сам выглядел напуганным и незащищенным в полотняной рубахе до пят. Круглое доброе лицо в обрамлении реденькой бороды, лысина со взъерошенным хохолком надо лбом, объемистый живот и глаза в окружении сетки мелких морщин.

– Ух, каких соколов привела ты, девочка… – Одберг склонил голову к плечу, оценивающим взглядом скользнул вначале по Антоло, потом по Киру. – А ведь они не здешние. Этот, чернявый, похоже, откуда-то с Дорены. А вот этот, с шишкой на лбу, с севера, готов о заклад биться.

– А вы глазастый, фра Одберг, – ответил Антоло. – Из Табалы я. Овцевод. – Он криво усмехнулся, вспомнив родной городок Да-Вилья.

Кир тем временем рассматривал обстановку дома. Сперва он думал, что находится на кухне (это обычно для городских домов – иметь черный выход из кухни). Но зачем им такой широкий стол? Такая большая печь с широким зевом? А эти кадушки, бочонки и мешки в углу? И вдруг его осенило – это же пекарня!

– Вы скрываетесь? – деловито поинтересовался Одберг. – Парней спрятать нужно?

– Одного, – улыбнулась Цветочек. – Чернявого. А табальца нужно провести во дворец. К ландграфу.

– Что??! – выпучил глаза пекарь. Его щеки всколыхнулись, брюхо заходило ходуном. – Вы в своем уме, детвора?

– Мы не детвора! – отчеканил вполне освоившийся Кирсьен. – Мы знаем, что делаем.

– Ой, не знаете… – Толстяк схватился за голову. – Торка! Ладно, эти молодые, горячие, жизнь им не дорога… А ты что творишь?