– Эге, п-пан Либоруш, а нам то же про хоровских поют. Только до недавнего времени с такими трепачами у нас в порубежных землях разговор короткий был. Никто д-даже саблю не обнажал бы – за шкирку и мордой в грязь.

– Так у нас тоже перед моим отъездом одного фазана расфуфыренного, что в харчевне серебром пол посыпал и орал спьяну, как в Выгове шляхте тяжко живется, утром в Стрыпе выловили. Синего, скользкого и холодного, как жаба.

Радовит передернулся. Он до сих пор никак не мог привыкнуть к виду мертвецов, крови и даже к разговорам о трупах и убийствах.

– Прошу прощения, панове… – Он откашлялся, вопросительно глянул на сотника. – Письмо не секретное, пан Либоруш?

– Да нет, не думаю, – пожал плечами Пячкур.

– Да? Хорошо. Значит…

– Можно, можно при пане Войцеке, – милостиво кивнул сотник.

– Значит, к чему нас пан Симон призывает? К началу элекции в Сейме быть наготове и во всеоружии? Он думает, враг через реку полезет?

– Он думает, враг оттуда давно уже прилез, – зло бросил пан Пячкур. – Змеюкой ядовитой приполз и искушает князя Жигомонта, как некогда змий искушал Господа нашего. А в Жигомонте, насколько мне ведомо, той силы духа нет. Он с радостью поддастся, лишь бы уховецким насолить. Говорят, он обиду таит, что деда его Витенеж при прошлой элекции обошел.

– Особо указывает пан полковник, – добавил чародей, – что готовятся злоумышления против Контрамации. В Выгове многие охотно слушают грозинецкие наущения. Дескать, Контрамация – удар по свободе. Кто в студиозусы идет волшебству обучаться? Дети шляхтичей, черни я в институциуме нашем не видал, восемь лет от звонка до звонка отучился. А по выходу у тебя есть всего два пути: на коронную службу или за кордон, от греха подальше. Это ли не удар по вольностям шляхетским? За что боролись, спрашивается? За что кровь проливали?

– Они тебе прольют… – нахмурился Войцек, оглаживая вертикальную стойку спинки стула, словно рукоять кончара.

– А потому, – закончил за Радовита сотник, – следует ожидать чародейских бунтов, равно как и попыток открыто вмешаться в элекцию.

Меченый скрипнул зубами. Шрам на его щеке побелел.

– А п-п-потом всякие мржеки хлынут че-че-через границу…

Волшебник потянулся к нему, чтобы ободряюще потрепать по руке, но постеснялся присутствия командира богорадовского гарнизона.

– Не допустим, пан Войцек. Не допустим, – твердо выговорил Либоруш, и было в его голосе что-то такое, что заставляло поверить сразу и безоговорочно – костьми ляжет, а не допустит. – Пока есть честные чародеи, пока есть воины, небезразличные к судьбе отечества, не пройдут враги через нашу границу.

– Я понял, пан Либоруш, зачем ты мне дал это письмецо прочитать. Ведь мог распоряжения полковника и на словах пересказать… – задумчиво проговорил чародей.

– Правильно понял. Да, для того, чтоб ты знал – я тебе доверяю. И недомолвок между нами не будет. Я так десяток водил по-над Стрыпою, так и сотней буду командовать. Я, если бы в тебе сомнение имел, еще месяц назад попросил бы полковника Симона другого реестрового прислать. И пану Войцеку доверяю. На помощь его очень рассчитываю.

– Какую такую п-помощь? – удивился Шпара. Его гнев уже прошел.

– А такую… Тебя здешняя шляхта очень даже уважает. А также по окрестным застянкам. Я умею слушать и замечать. Если уж нас беспорядки ждут и смута, кто лучше тебя, пан Войцек, ополчение возглавит? За кем пойдут? Кому поверят?

Меченый тряхнул чубом:

– Захвалил ты меня, пан Либоруш, засмущал. Ровно жениха на сговоре. Может, ты и прав, только…

– Что – «только»? – По лицу сотника промелькнула тревога и озабоченность. Неужели откажется пан Шпара от его предложения? Это означало бы и отказ от дружбы, которая вот-вот начнет складываться.

– Да вот, понимаешь… Эх, пан Либоруш, ты от меня своих писем не скрываешь, и я не буду. Хочешь прочитать?

– Да ладно, не надо. Ты на словах обскажи, если можно, раз секрета нет.

– Секрет есть, но не от тебя. И не от Радовита. – Войцек разгладил пергамент в ладонях, потом сложил, после снова развернул и разровнял. – Пан Симон и мне о том же пишет. О бунте, зреющем в Выгове. Хотя нет, бунт – неправильное слово. Просто великолужичане наверняка хотят власть, со смертью Витенежа из наших рук упущенную, поднять и удержать навсегда. И для этого пойдут на многое, если не на все.

– Будет обман или деяния неправомочные во время элекции, – веско произнес Либоруш. – Хоровское порубежье поднимется. Наш князь Богорад не потерпит. И воевода – Адась Дэибок – с ним.

– Малые Прилужаны тоже за сабли возьмутся, если что, – покачал головой Войцек, – да только королевство это не спасет. Я думаю, наоборот совсем… Как начнем друг дружку резать, все, конец нашему королевству. Разлетится в клочья. А еще соседи завсегда рады упавшего пнуть сапогом. Они у нас хорошие, добрые – Грозин с Мезином, Зейцльберг с Руттердахом. А как дойдет дело до дележки каравая, и Заречье с Угорьем не утерпят, даром что в дружбе клянутся их государи и братьями нашему королю себя называют.