По правому борту «Слейпнира» проплывали величественные берега Шотландии – каменистые склоны гор и ниспадающие в прибой обрывы, заросшие вереском пустоши и лысые, как темя монаха, скалы. Живущие в этих недружелюбных землях люди были крепкими, как камень или как стальной, многократно закаленный клинок. Бей его, гни, ломай, а он распрямляется и, кажется, делается только крепче. Изредка на склоне показывались пастухи, перегонявшие небогатые отары взъерошенных черноголовых овец. Шотландцы рассматривали летящий под всеми парусами флот из-под ладоней и уходили глубже в теснины и горы – от греха подальше: не ровен час вздумают викинги пристать к берегу да извести всех овечек на жаркое. И что с того, что король Шотландский Малкольм Третий заявил о вечной дружбе с конунгом Харальдом? Дружба владык на простой люд не распространяется – ограбят за милую душу.

Супругу и дочерей Харальд Суровый оставил на Лошадином острове, под присмотром ярла Торфинна и епископа Торольва, взяв в поход сына Олафа. Вратко видел его пару раз перед отплытием с Лошадиного острова. По виду он был ровесником новгородца, но держался как истинный воин – гордо, с королевским достоинством. В его чертах не проскальзывало ничего, что напоминало бы облик отца. Должно быть, Олаф пошел в мать, Тору Торбергсдоттир. Сигурд сказал, что наследнику престола уже доводилось сражаться и убивать. Харальд рассчитывает в предстоящей войне воспитать из сына настоящего вождя, водителя многих тысяч. «Ну-ну, поглядим, – подумал Вратко, которому королевич не понравился с первого взгляда. – Сражением командовать – это не в драке мечом махать. Тут ум нужен и опыт, а по крови умение командовать не передается».

В устье Тайна, на побережье Шотландии, флот Харальда встретился с кораблями мятежного графа Тостига, бывшего правителя Нортумбрии. Теперь в Йорке, на его месте, сидел граф Моркар, который вместе с братом, графом Эдвином Мерсийским, отогнал войско мятежников, грабившее и жгущее прибрежные села и городки.

Тостигу удалось сохранить не более пятидесяти кораблей и меньше полутора тысяч воинов. Слишком мало, чтобы противостоять королю Гарольду Годвинссону, но войску норвежцев подобная прибавка лишней не показалась.

Тут же к ним присоединились скотты под предводительством своего ярла – Ангуса Ретивого. Полторы сотни на четырех кораблях. Все же Шотландия – край горцев, а не мореходов.

Благословляя богов за попутный ветер, флот Харальда устремился к землям Кливленда.

Таков был замысел вождей. Вначале отнять у Гарольда Годвинссона Нортумбрию, закрепиться, усилить свое войско дружинами танов, среди которых наверняка найдутся желающие перейти на сторону победителей, а потом двинуться на юг, к Лондону.

Новых слухов о стягивающихся в Байе силах Вильгельма Нормандского давно не было. Если ему удалось собрать хотя бы пятьсот кораблей – количество вполне вероятное, – если принять во внимание славу нормандского герцога, его мудрость, хитрость и удачливость, то борьба с ним предстоит очень тяжелая.

Хродгейр, правда, несколько раз высказывал мысль, что северный ветер, попутный норвежцам, должен отгонять нормандские корабли от берегов Англии. Это вселяло хоть какую-то надежду. Пока что Вильгельм вел себя как союзник Харальда – держал силы английского короля в постоянном напряжении и приковывал внимание Лондона к южному побережью. Но что будет через месяц, другой? Если успеть занять несколько городов и заручиться поддержкой саксонской знати (а они побегут присягать, стоит только показать мощь и удачу норвежского оружия, и в этом никто не сомневался), то нормандцев можно не бояться. Рыцарская конница, составляющая основу их войска, бесполезна при штурме крепостей, хотя в полевом сражении представляет нешуточную угрозу.

Вступала в свои права осень. Шел уже шестой день месяца вересня,[59] который на Руси был еще известен как хмурень и ревун. Это означало – жди дождей, холодных ветров, непогоды. Раскиснет земля, заштормит море. А там недалеко и до позимника,[60] несущего первый снег и заморозки.

Все дни, проведенные в пути от Оркнейских островов до берегов Нортумбрии, дружина Хродгейра хранила тайну, вырвись которая на свободу, не сносить многим головы. Но хирдманы Черного Скальда с радостью отдали бы жизнь за своего вождя, так что молчание давалось им легко.

На «Слейпнире», переодевшись в мужское платье, отправилась в путешествие Мария Харальдсдоттир. Как ей удалось усыпить бдительность Елизаветы, Вратко не знал и даже догадок строить не брался. Возможно, норвежская королева знала о намерении дочери и дала молчаливое согласие. Думала, что та использует способности предугадывать будущее во благо. Когда придет пора или предвидение покажет достаточно значимое событие. Пускай для этого и придется открыться отцу. Ну, что поделать? Поругается, конечно, – суровый нрав Харальда известен всем, – а потом простит: не будет же он держать зла на собственное дитя? В любом случае, назад не отправит – слишком далеко.

Пока что Мария Харальдовна ничего не предсказывала, не прибегала ни к гаданию на рунах, ни к вязальному крючку, ни к какой бы то ни было другой ворожбе. Она много и в охотку разговаривала с найденной в Скара Бра девочкой. Учила ее урманской речи и сама училась ее странному наречию. Вратко, имевший особую, неистребимую тягу к познанию чужих языков, не пропускал ни одного урока. Запоминал незнакомые слова, пытался самостоятельно говорить.

По мере того как налаживалось взаимопонимание, они все больше и больше узнавали о судьбе народа, жившего в Скара Бра.