Когда я впервые увидел этот мир, он казался крошечным светящимся пятнышком на обзорном экране корабля.

– Как думаешь, может, там чего-нибудь для нас найдется?
– спросил я у жены.

Поначалу приятно было вспоминать о жене - меня сразу охватывала нежность, осушая слезы и сжигая ненависть.. Но то лишь поначалу.

– Не знаю, Том. Возможно.
– Вот как она ответила. Возможно.
– В устах моей жены слово это звучало как-то по-особому - так легко и нежно, что мне всякий раз хотелось слышать его снова и снова - и восхищаться.

– Мой топливный отсек не отказался бы что-нибудь заглотить, - сказал я. И ее полные губы разошлись в улыбке. Верхние зубки слегка касались нижней губы.

– Aral Вот и расплата за все твои несносные медовые месяцы!

Я игриво поцеловал жену. Мы часто бывали так счастливы. Счастливы просто оттого, что вместе. Вместе. Я и понятия не имел, что это значило для меня. Наше упоение друг другом казалось таким естественным. Мне ив голову не приходило, что же будет, если ее вдруг не станет.

А потом мы вошли в то самое облако субатомных частиц, что плавало за орбитой Первой Луны. На экране частицы не регистрировались, но они были там повсюду и прошили в корпусе корабля бесчисленное множество крошечных пробоин. Сами эти пробоины и за месяц не смогли бы выпустить столько воздуха, чтобы причинить нам с женой хоть малейшие неудобства, но, на нашу беду, они пронизали и машинный отсек. Простой пылью эти частицы не были. Чем-то другим - быть может, антиматерией. Мне уже никогда не узнать, что такое они натворили в машинном отсеке, но факт остается фактом корабль потерял управление и пулей понесся к этой - теперь целиком моей - планете, а в считанных километрах от поверхности взорвался.

Моя жена погибла. Уносясь прочь в аварийной секции кабины, я видел ее тело. Сам-то я остался цел и невредим, в моем убежище размещались большие резервуары кислорода, а жена так и осталась там, в окружении металлических стен - в коридоре между кабиной управления и камбузом, куда она отправилась приготовить мне завтрак.

Так и осталась там - простирая руки ко мне, вся белая-белая... простите, но мне... мне все еще очень больно. Такой я в последний раз ее и увидел, стремительно улетая вниз в аварийной секции.

Мой мир суров. На черном небе двенадцать месяцев не видно облаков. Воды на поверхности тоже нет. Впрочем, с водой у меня никаких проблем. В кабине установлен рециркулятор, который превращает мои отходы в питьевую воду. У рециркулированной воды заметный аммиачный привкус, но меня это особенно не беспокоит.

Вот с чем у меня возникла настоящая проблема - так это с воздухом. По крайней мере, пока я не наткнулся на Флюхи - а вместе с ними и на то, в чем так отчаянно нуждался. Расскажу и о том, что произошло с моим лицом... хотя, признаться, мне страшновато.

Конечно, я должен был жить.

И совсем не потому, что мне этого хотелось. Посудите сами. Представьте себе, что долго-долго были космическим бродягой, лишенным хоть какого-то дома... а потом вдруг встретили женщину... женщину, что хранит жизнь в своих глазах и дарит ее вам... и вот эта женщина так же внезапно исчезает...

Но я должен был жить: Просто потому, что у меня в кабине были воздух, скафандр, еда и рециркулятор, С таким подспорьем я мог еще довольно долго существовать.

Вот я и жил на Аде.

Проснувшись, я проводил достаточно часов в сознательной отключке, чтобы от этого устать, а потом снова засыпал и просыпался, только когда сны делались слишком багровыми и оглушительными, раз за разом сползая в наезженную колею предыдущего "дня". Но вскоре жизнь в одинокой и тесной кабине мне надоела, и я решил предпринять вылазку на поверхность планеты.

Я натянул только аэрокостюм, не побеспокоившись о скафандре. Гравитации здесь хватало едва ли не для полного комфорта, а у меня вдобавок все еще ныла грудь. С обогревательной же сетью, встроенной в ткань аэрокостюма, я вообще был застрахован от какой-то реальной опасности.

Я закинул за спину кислородный баллон и, закрепив прозрачный шлем на каркасе, легко одел его себе на голову. Затем шлангом соединил кислородный баллон со шлемом и плотно затянул гаечным ключом все соединения, чтобы исключить утечку.

Наконец я вышел.

Наступали сумерки, и небо Ада мрачнело. С тех пор как я приземлился, прошло уже три светлых месяца. Еще два, по моей прикидке, - до приземления. Значит, у меня оставалось еще около месяца до того, как Вторая Луна полностью закроет маленькое красное солнце, которому я так и не дал названия. Даже теперь Вторая Луна уже слегка наползала на его диск - и я знал, что ночь от нее будет длиться долгих шесть месяцев. А потом еще шесть от Первой. И только тогда недолгие шесть месяцев снова будет день.