Я остановился. Сцена теряла смысл. Я уже не знал, зачем обернулся, я ведь даже не вслушивался в смысл сказанного, меня просто оторвали отдела. Я грубо заявил мужчине в белом:

— Оставьте меня в покое! Я собираюсь совершить самоубийство.

— Да, да… Я заметил… Поэтому и попросил вас подождать с этим двадцать четыре часа.

— Нет.

— Ведь это сущие пустяки — всего двадцать четыре часа…

— Нет.

— Что значат какие-то жалкие двадцать четыре часа, когда не удалась целая жизнь?

— Нет! Нет! Нет! И нет!

Я взвыл от отчаяния — до такой степени меня раздражал этот неведомо с какого неба свалившийся тип. Мужчина умолк, потупив взор, словно обидевшись на меня и мой резкий тон. Он явно хотел продемонстрировать мне свою обиду.

Я лишь пожал плечами и вернулся к краю обрыва. Не буду же я, в самом деле, портить себе смерть из-за какого-то идиота, который нацепил себе на зубы драгоценные камни!

Глубокий, очень глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я бросил взгляд вниз: море показалось мне еще более отдаленным, дикий натиск волн на прибрежные скалы еще более яростным, торчащие из воды прибрежные камни еще более острыми, а самих скал, казалось, стало еще больше. Вой ветра превратился в нарастающее жалобное пение, от которого у меня горели уши, словно то были стенания вечного неудачника.

Интересно, он все еще там?

Ну и ну! Как я могу допускать хоть на секунду подобные мысли? Я совершаю самый значительный и самый достойный поступок в своей жизни. Ничто не должно отвлекать меня.

Да, но все же интересно, он там или ушел?

Я украдкой бросил взгляд назад: незнакомец с нарочитым прилежанием показывал, что никоим образом не желает меня беспокоить. Глядя на его отрешенный взгляд, элегантную позу, умиротворенный вид, можно было подумать, что он слушает воскресный концерт, сидя в беседке городского парка.

Я решил, что должен отбросить все мысли о нем, и вновь попытался сконцентрироваться на своем прыжке.

Однако я ничего не мог с собой поделать: я чувствовал на затылке его тяжелый взгляд. Он смотрел на меня. Точно, как только я отворачивался, он вонзал в меня свой острый взор, я мог поклясться в этом, он прожигал меня своими черными глазищами, которые — я точно знал — неотступно преследовали меня. Я потерял покой, мое одиночество было безвозвратно утеряно.

Обозленный на незнакомца, я резко обернулся.

— Я что, по-вашему, спектакль тут устраиваю? Я собираюсь покончить с собой!

— Я просто любовался птичками.

— Нет. Как только я поворачиваюсь к вам спиной, вы сразу пялитесь на меня.

— Вот еще выдумки!

— Уходите отсюда прочь!

— С какой стати?

— Просто поразительно! Вам что, больше нечем заняться?

Он с беззаботным видом посмотрел на часы.

— Нет, обед у меня только через два часа.

— Убирайтесь к черту!

— Побережье открыто для всех.

— Мотайте отсюда или я набью вам морду!

— По-моему, вы перепутали роли: ведь вы же не убийца, а жертва.

— Я не могу погибать в подобных условиях!

То равнодушие, которое я испытывал всего несколько минут назад, было уже очень далеко. Оно улетело с чайками в открытое море, и там, наверное, ему было приятно покоиться на ветру, покачиваясь над острыми выступами подводных камней.

— Я хочу быть абсолютно один. Мое последнее мгновение принадлежит мне и только мне. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Как вы можете оставаться рядом с человеком, который собирается броситься на скалы?

— Мне это доставляет неописуемое удовольствие, — и он добавил тихим, нежным голосом: — Я частенько прихожу сюда.

Взгляд его затуманился, воспоминания мелькнули в глубине зрачков.

— Я видел многих самоубийц — и мужчин, и женщин. И ни разу не вмешался в процесс. Но вы…

— Что я?

— Мне очень захотелось удержать вас от подобного шага. Понимаю, что нарушаю ваши планы, доставляю вам хлопоты. И тем не менее, я — и это весьма любопытно — обычно нисколько не заботящийся о судьбе своих соотечественников, не желаю, чтобы вы прервали свою жизнь.

— Почему?

— Да потому, что я очень хорошо вас понимаю. Будь я на вашем месте, я обязательно прыгнул бы. Будь у меня такая, как у вас, внешность, такая… разочаровывающая внешность, я обязательно прыгнул бы. Будь я такой двадцатилетний, как вы, то есть двадцатилетний без всякой свежести на лице, словно потрепанный старостью, я обязательно прыгнул бы. Что вы умеете в жизни? У вас есть талант? Призвание?

— Нет.

— Амбиции?

— Нет.

— Тогда прыгайте.