Мой мозг кричал: «Нет! Я не хочу! Тогда я не смогу видеть Фиону, не смогу бегать на пляж, не смогу любоваться картинами Ганнибала», но мои губы не шевелились, и я так и не услышал своего голоса.

Машина тронулась с места, и, убаюканный покачиванием, я вновь погрузился в сон.

Средства массовой информации восторженно отмечали обретение мною свободы. Такое название они дали моей новой тюрьме. Двое телохранителей, мощных, плотно сбитых, квадратного телосложения, одетых в темные костюмы, трещавшие на груди и на бедрах от выпирающих наружу мускулов, двое похожих друг на друга как братья-близнецы мужчин, без шеи, поскольку на плечах у них сидела такая же квадратная голова, без пальцев, настолько их руки казались сплошными кулаками, без глаз, потому что они носили темные дымчатые очки, ни на секунду не упускали меня из поля зрения. Ночью их сменяли двое других — поначалу я даже думал, что это были одни и те же — охранников, один из которых занимал место у окна, а другой — у моей двери.

Зевс-Питер-Лама каждый день, по заведенной привычке, угощал меня чудодейственными витаминами производства Фише, и каждый день я делал вид, что с удовольствием их принимаю На самом деле я собирал их в пакет, который прятал под матрацем. Каждое утро я просыпался от прикосновения рук моего Благодетеля, обнаруживая над собой его восторженное лицо.

— Без меня человечество не имело бы нынешнего облика.

Однажды я хмуро заметил, что он мог бы и дать мне немного поспать.

— Ты можешь спать хоть целый день, а у меня столько дел, что я могу лишь утром восторгаться тобою.

— Да оставьте меня в покое! Вам бы понравилось, если бы к вам каждое утро приходили и лапали сонного?

— Не делай, пожалуйста, идиотских сравнений. Как можно сравнивать тебя со мною?! Ты — произведение искусства, а я — художник.

— Но я же человек!

— Ох, от человека у тебя мало что осталось…

— Я — человек. И у меня есть сознание.

— Но к чему оно тебе? Чтобы доставлять тебе страдания? Ты бы лучше не слушал его, твое сознание.

— Сожалею, но мое сознание — это я! Я! А не какое-то чужое существо.

— Разумеется. Однако ты же прекрасно понимаешь, что твое «я» ни для кого не представляет никакого интереса. Оно не имеет никакой ценности. Как и твое тело. Когда я встретил тебя, ты, кстати, хотел избавиться и от того, и от другого. Только благодаря моему творческому вмешательству твое тело обрело интерес для окружающих и ценность в их глазах. Тебе стоит наконец успокоиться и получать удовольствие от твоего уникального положения. Твое сознание должно быть сконцентрировано лишь на этом наслаждении. Ты хорошо принимаешь витамины?

— А они должны помочь мне избавиться от мыслей?

— Так, теперь ты уже в чем-то меня подозреваешь? Какая неблагодарность! И это после всего того, что я ради тебя сделал! Вспомни, сколько стоил мне выкуп — двадцать пять миллионов! Двадцать пять миллионов, которые я выгреб со всех своих банковских счетов! У меня ничего не осталось.

— Ой, не надо, а то я сейчас заплачу!

— Так вот как ты меня отблагодарил?

— А с какой стати я должен вас благодарить? У вас украли принадлежавший вам предмет, затем вам удалось вернуть себе свою собственность. Меня это не касается.

— Ты бы предпочел остаться с этими гангстерами?

— Да какая разница? Что там тюрьма, что здесь.

— Ты говоришь чудовищные вещи.

— Уберите от меня этих телохранителей! Я хочу свободно ходить, куда хочу.

— Об этом не может быть и речи. Ты мне уже стоил двадцать пять миллионов. Прими витамины и перестань хныкать. Ты становишься невыносимым.

Когда у меня набралось достаточно «витаминов», я растворил их в апельсиновом соке и угостил им однажды утром своих охранников.

Они одним глотком, не моргнув глазом, выпили содержимое стаканов и час спустя, так же не моргнув глазом, рухнули друг на друга и захрапели в коридоре.

Я как стрела пронесся через сад и, открыв потайную дверь в стене, помчался к пляжу.

Фиона еще издали заметила меня, крикнула мое имя и, оставив отца наедине с мольбертом, бросилась ко мне навстречу. Когда мы, запыхавшись, подбежали друг к другу, не знаю почему, но мы, не сговариваясь, молча обнялись. Она поцеловала меня.

— Я так переживала, когда вас похитили. Но еще больше — после вашего освобождения, когда вы почему-то не приходили к нам. Вы, наверное, болели?

— Нет. Я нахожусь под постоянным наблюдением. Просто сегодня мне удалось усыпить охранников.

— Охранников?

— Моих телохранителей. Они приставлены ко мне, чтобы охранять как от чужаков, так и от меня самого. Из-за них я и не мог сбежать, чтобы повидаться с вами.

— Папа, вот и мы.

Ганнибал встретил меня как родного сына. Он прижал мою голову к груди и надолго застыл, поглаживая меня по волосам. Затем он потребовал, чтобы я подробно рассказал о своих приключениях. Он признался, что с тех пор, как меня похитили, ему так и не удалось написать ни одной картины. Они с Фионой приходили на пляж по привычке, особенно в последние дни, с надеждой увидеться со мной.