Шрифт:
Сталин положил письмо Берии в свой личный сейф.
А еще через два дня Сталин и Ежов приняли руководителей НКВД – Ягоду, Агранова, Молчанова и Миронова.
Молчанов, давая объяснения, разложил на столе карту, где графически были показаны связи Троцкого с руководителями «Объединенного центра» в СССР.
Докладом Молчанова Сталин остался недоволен:
– Неубедительно. Одни разговоры. Нужны документы, письма, записки.
– Таких документов нет, – ответил Молчанов.
Сталин отметил про себя твердость этого ответа: не хотят делать документов, боятся, чего боятся? Если подсудимые согласятся дать показания, то почему они не смогут подтвердить подлинность предъявленных документов?
Затем Миронов доложил о ходе следствия: кто дал показания и какие именно, кто не дал, упорствует.
Сталин удивленно поднял брови.
– Каменев не сознается? Неужели?
– Да, он не сознается.
– Неужели не сознается? – зловеще переспросил Сталин.
– Нет.
– Столько натворил и не признается?
– Нет.
– Он не жалеет своей жизни?
Миронов пожал плечами.
– И не жалеет жизни своих детей?
Миронов молчал.
– У него два сына. Неужели не жалеет ни старшего, ни младшего?
Миронов не знал, что ответить…
– Что же вы молчите?! Я у вас спрашиваю!
– Я думаю, что жалеет.
– Ах, вы так думаете! – злобно проговорил Сталин. – Тогда не говорите мне, что Каменев, или Зиновьев, или кто-то там еще не дают показаний. – Он обвел всех тяжелым взглядом. – Скажите им, что бы они ни делали, как бы ни выкручивались, им не остановить хода истории. Или они будут спасать свою шкуру, или подохнут, так им и передайте! Хотят сохранить жизнь, пусть дают показания! Поработайте над ними, поработайте, пока они не приползут к вам на брюхе с признаниями в зубах!
Все молчали. Когда Сталин находился в состоянии гнева, любое неосторожное слово могло дорого обойтись тому, кто его произнесет.
После паузы Сталин уже спокойно, вполголоса сказал:
– А Зиновьеву передайте: если он добровольно согласится предстать перед судом, перед открытым судом, и во всем сознается, ему будет сохранена жизнь. А если нет, его будет судить военный трибунал. И он будет расстрелян. И все его сторонники, нынешние и прошлые, будут расстреляны. Если ему не нужна собственная жизнь, пусть подумает о жизни людей, которых затянул в болото.
Ягода и его помощники вышли.
Сталин поднялся, прошелся по кабинету. Ежов тоже поднялся, но Сталин сделал ему знак сидеть.
– Сколько же человек реально они сумеют вывести на суд?
– Шестнадцать.
– Из них восемь чего-то стоят, – усмехнулся Сталин, – остальные ничего не стоят.
– Остальные – исполнители, – осторожно сказал Ежов.
Как бы не слыша его ответа, Сталин продолжил:
– Привезли почти четыреста человек, а сумели уломать только шестнадцать. Хорошая работа, ничего не скажешь.
Ежов прекрасно понимал, что эти упреки направлены в адрес Ягоды, понимал также, что Сталин ждет его реакции на свои слова, но какой именно реакции, еще не учуял.
– Миронов и Молчанов хорошие работники, особенно Миронов, – продолжал Сталин, – но они формалисты, крючкотворы, протокол для них все! Почему протокол для них все? Протоколом хотят себя застраховать, в случае чего оправдаться протоколом, выйти сухими из воды. А «в случае чего», спрашивается? Какого такого «случая» они боятся? Падения Советской власти? Ну, если Советская власть падет, то их первых же и повесят, никакими протоколами они не оправдаются, никто в их протоколы не посмотрит. Чего же они боятся? Смены партийного руководства? На этот случай они себя страхуют? По-видимому, так, именно на этот случай они себя и страхуют. Тем более они люди Ягоды. А Ягода надеется на смену руководства, уверен в смене руководства.
Сталин подошел к столу, ближе придвинул к нему стулья, на которых только что сидели Ягода и его помощники.
– Но пусть проведет этот процесс, мешать ему не надо. Однако он должен на этом процессе подготовить и следующий. На этом процессе надо покончить с зиновьевцами, на следующем – с троцкистами… Пусть назовут имена… Имена, имена и еще раз имена. Они должны понять: чем больше видных людей из троцкистов они будут называть, тем больше укрепляется их версия о Троцком, тем большую помощь окажут они суду, тем больше у них шансов сохранить жизнь. Повторяю: имена, имена, еще раз имена. Чем имя крупнее, тем лучше. Я думаю, вам следует постепенно забирать следствие в свои руки. Ягода – ненадежный человек. Но, повторяю, этот процесс, процесс Зиновьева и Каменева, он должен довести до конца.
25
Попытки сломить бывших оппозиционеров результатов не дали. Из четырехсот человек, доставленных из тюрем, лагерей и ссылок, нужные показания дали только двое: Дрейцер – бывший начальник личной охраны Троцкого, отошедший от оппозиции еще в 1927 году, и Гольцман, ответственный работник Наркоминдела. И этих двух свидетелей тоже было мало. Для того чтобы доказать, что Троцкий из-за границы руководил террористическим центром в СССР, пришлось пожертвовать четырьмя немецкими коммунистами, приехавшими в Москву накануне прихода Гитлера к власти. Это были Фриц Давид, в прошлом сотрудник главного органа немецкой компартии газеты «Роте Фане», Конон Берман-Юрин, в прошлом советский корреспондент в Германии, и однофамильцы Натан Лурье и Моисей Лурье, первый – хирург, второй – ученый. Всем четверым объявили, что они должны выполнить свой партийный долг и дать нужные показания. Естественно, взамен им была обещана жизнь.