Мы первопоселенцы.

Мужчины одни, сами по себе, не бывают первопоселенцами. Это просто невозможно. Матери-первопоселенки делят с отцами-первопоселенцами опасности и рожают от них детей.

Дети рождались на борту «Мэйфлауэра» [52] , множество детей родилось в колымагах при освоении Дикого Запада — и множество умерло. Женщины не оставались дома: они шли с мужчинами. Зебадия, я не прошу, чтобы меня взяли в эти следующие десять вселенных…

— Мне показалось, как раз просишь.

— Вы плохо слушали, сэр. Мне хотелось бы обследовать все пятнадцать. Это пожелание, но не требование. А требую я одного: всюду быть с тобой. Сегодня и до конца жизни. Если только ты меня не прогонишь, не скажешь, что я тебе больше не нужна. Я высказалась.

— Да уж, ты высказалась, милая. Хильда?

Одно из двух, Шельма. Чего ты хочешь? Да все равно: любая новая вселенная будет чужой. Но Дити выработала линию партии: я не хотела в уклонисты — и потому незамедлительно ответила:

— Присоединяюсь к Дити в каждом слове.

— Джейк? Возвращаюсь к своему первоначальному вопросу: имеем ли мы право ставить наших жен в условия, которые мы даже не в состоянии вообразить?

— Зеб, ты ведь сам убедил меня, что будет благоразумно обследовать сначала те вселенные, куда попадают вращением, а потом уже заниматься теми, что достигаются смещением.

— Верно. Но это было до того, как мы обследовали пять из них.

— По-моему, ситуация не изменилась. Опасность, которую можно вообразить, не обязательно меньше, чем невообразимая: она может быть и больше. Наша родная планета была далека от совершенства и до того, как мы схлестнулись с тварями. Нет нужды перечислять ее недостатки: мы все знаем, что четыре апокалипсических всадника вот-вот появятся. Но я вполне могу представить себе очень близкий аналог нашей родной планеты, который будет гораздо хуже Земли-ноль, даже если там не окажется ни единого экземпляра тварей в черных шляпах.

— Продолжай.

— Например, Земля, на которой Гитлер получил атомное оружие, а мы нет. Не думаю, чтобы твари были опаснее эсэсовцев. Садизм некоторых людей — не обязательно штурмовиков: садисты попадаются в любой стране, не исключая и Соединенные Штаты, — внушает мне больший страх, чем любое чудовище.

— А мне нет! — выпалила Дити.

— Но, дорогая моя, у нас же нет никаких свидетельств того, что эти твари жестоки. Мы помешали им: они попробовали нас убить. Но мучить они не пробовали. Это совсем разные вещи.

— Может, и разные, папа, но я их боюсь. Уверена, они не отказались бы помучить нас, если бы могли.

— Дорогая моя дочь, это незрелые рассуждения. Сколько тебе лет?

— Что? Папа, кому же это знать, как не тебе?

— Я просто хотел напомнить тебе твои собственные слова: у тебя меньше жизненного опыта, чем у остальных. Я был гораздо старше, чем ты сейчас, когда меня отучили так рассуждать. Это Джейн меня отучила, твоя мать. Что, Хильда?

— Джейкоб советует тебе не судить о книге по ее обложке, — сказала я.

— Я тоже научилась этому у Джейн, как Джейкоб хорошо знает. Внешний вид существа ничего не говорит о степени его склонности к садизму.

— Хочет ли кто-нибудь что-либо добавить? — спросил Джейкоб. — Поскольку получается, что мне пока не разрешают уйти в отставку, я обязан принять решение и отдать приказ. Мы завершим намеченные вращения. — Джейкоб громко прокашлялся, взглянул на Дити. — В те часы, что мне осталось мучиться в командирском кресле, по удачному выражению Зеба, я попытаюсь отдавать приказы корректно… Но если это мне не удастся, прошу указать мне на это немедленно — а не припасать для того, чтобы отругать потом. Дочь?

— Ладно, папа. Есть, капитан.

— Спасибо, дорогая. Кто-нибудь устал? Или голоден? — Никто не откликнулся; Джейкоб заговорил снова. — Хильда, возьмешь ли ты на себя управление кораблем?

— Нет, капитан. — Не буду описывать, какой мысленный спор с самой собой я выдержала. Когда Джейкоб ведет себя достойно, ему трудно отказать в просьбе.

— Хорошо, дорогая моя. Не буду заставлять. Странная ситуация. Второй пилот, установите верньеры на очередное вращение согласно плану.

— Вторая группа, первое вращение из четырех — установлено, сэр.

— Проверить ремни, приготовиться к вращению. Выполняй!

Мы очутились в солнечном голубом небе вверх ногами.

Несколько секунд нас швыряло туда и сюда — Дити все-таки не такой умелый пилот, как Зебби. Но в конце концов она машину выровняла.

— Ая Плутишка, — позвала она.

— Привет, Дити!

— Сохраняй те же курс, скорость и высоту.

— Будет сделано, милочка!