– Хорошо, но не тяни. И не заговаривай мне зубы, как Шехерезада. Пусть мне доставят записывающее устройство – скажем, завтра утром.

Везерел хотел что-то сказать, но промолчал. Лазарус бросил на него пристальный взгляд.

– Наш разговор записывается?

– Да, Лазарус. Озвученное голоизображение всего, что здесь происходит. Но – прошу прощения, сэр! – все материалы попадут прямо ко мне на стол и не будут помещены в архив без моего одобрения. Во всяком случае, важные.

Лазарус пожал плечами.

– Забудем об этом, Айра, я уже много столетий назад понял, что в обществе, многолюдном настолько, что в нем заведены удостоверения личности, не может быть личной свободы. Соответствующий закон требует, чтобы микрофоны, объективы и прочее просто-напросто было трудно заметить. До сих пор я не задумывался об этом, поскольку прекрасно знал, что подслушивают повсюду. И теперь я не обращаю внимания на подобные пустяки, если только не приходится заниматься делами, приходящимися не по вкусу местным законникам. Тут я прибегаю к гибкой тактике.

– Лазарус, запись нетрудно стереть. Она предназначена лишь для того, чтобы я мог убедиться в том, что старейшему было оказано должное внимание – а отвечаю за это я сам.

– Я сказал – забудем. Однако меня удивляет твоя наивность. Человек, занимающий такой пост, не должен предполагать, что запись поступает только к нему. Могу поспорить – на любую сумму – что она доставляется как минимум одному, а то и двум или даже трем адресатам.

– Если вы правы, Лазарус, и я смогу установить это, Счастливая пополнится новыми колонистами, но сперва им придется провести несколько неприятных часов в Колизее.

– Айра, это неважно. Если кто-нибудь желает полюбоваться, как старик кряхтит на горшке или принимает ванну, – на здоровье. Ты сам способствуешь такому положению дел, считая, что засекреченная информация предназначена лишь для тебя одного. Службы безопасности всегда шпионят за боссами и ничего не могут поделать с собой – этот синдром неразлучен с их работой. Ты обедал? Если у тебя есть время, мне доставило бы удовольствие твое общество.

– Отобедать со старейшим для меня честь.

– Оставь это, приятель. Старость – не добродетель, она просто тянется долго. Я бы хотел, чтобы ты остался потому, что мне приятно общество. Эти двое мне не компания; я даже не уверен в том, что они люди. Может быть, это роботы. К тому же на них напялены водолазные костюмы и блестящие шлемы. Я предпочитаю видеть лицо собеседника.

– Лазарус, это снаряжение полностью изолирует их. Для того, чтобы предохранить вас – не их – от инфекции.

– Что? Айра, если меня комар укусит, он тут же сдохнет. Ладно, они-то в комбинезонах – почему же ты явился в цивильной одежде, прямо с улицы?

– Не совсем, Лазарус. Мне нужно было поговорить с вами с глазу на глаз. Поэтому меня два часа самым тщательным образом обследовали, от макушки до пяток простерилизовали – кожу, волосы, уши, ногти, зубы, нос, горло – даже заставили подышать газом, название которого я не знаю. Знаю только то, что он мне не понравился... Одежду мою простерилизовали еще более тщательно. Вместе вон с тем конвертом. Эта палата стерильна и поддерживается в таком состоянии.

– Айра, подобные предосторожности просто излишни. Или, может быть, мой иммунитет сознательно ослабили?

– Нет... или лучше сказать – не думаю. Для этого нет причин, поскольку все трансплантаты, конечно же, изготавливались из вашего собственного клона.

– Значит, это излишне. Если я ничего не подхватил в том клоповнике, почему я должен заразиться здесь? Я вообще ничего не подхватываю. Мне приходилось работать врачом во время эпидемий. Не удивляйся, медицина – одна из пятидесяти моих специальностей. Это было на Ормузде. Какой-то неведомый мор, заболевали все поголовно, двадцать восемь процентов умирало. Только у вашего покорного слуги не было даже насморка. Так что скажи им – нет, ты захочешь сделать это через директора клиники, ибо нарушение субординации нарушает моральный дух – впрочем, черта ли мне в нормальном функционировании организации, куда меня приволокли против моего желания. Скажи директору: если ему угодно, чтобы за мной ходили няньки, то пусть будут одеты, как няньки. Точнее – как люди. Айра, если ты хочешь, чтобы я обнаружил желание сотрудничать с тобой, начнем с того, что и ты проявишь намерение сотрудничать со мной. Иначе я голыми руками скручу им шлемы.

– Лазарус, я переговорю с директором.

– Хорошо, а теперь пообедаем. Но сперва выпьем – а если директор будет возражать, скажи ему, что тогда меня придется кормить силой и еще неизвестно, в чье горло затолкают эту трубку. Я не желаю, чтобы моими вкусами пренебрегали. А на этой планете не найдется настоящего виски? В прошлый раз, когда я здесь был, не нашлось.

– Здешнее виски лучше не пить, я предпочитаю местное бренди.

– Отлично. Мне бренди и содовой, лучшего не придумаешь. Бренди "Манхэттен", если кто-нибудь еще знает, что это такое.

– Я знаю, старинные напитки мне правятся, я кое-что узнал о них, когда изучал вашу жизнь.

– Отлично. Тогда закажи нам выпивку и обед, а я послушаю. Посмотрю, сколько слов удастся узнать. Кажется, память возвращается понемногу. Везерел заговорил с одним из техников, но Лазарус перебил его:

– Сладкого вермута на одну треть бокала, а не на половину.

– Так. Значит, вы меня поняли?

– В основном. Индоевропейские корни, упрощенные синтаксис и грамматика – я начинаю кое-что вспоминать. Черт побери, когда человеку приходится знать столько языков, сколько мне, нетрудно и ошибиться. Но все возвращается понемногу.