Почему? Прежде мы с ней частенько обедали и – если верить тому, что я недавно слышал – она была готова стать моей гостевой женой, если я пожелаю. Пожелаю? Пятьдесят лет назад я при каждой встрече предлагал ей контракт на любых условиях и заткнулся лишь после того, как в очередной раз услышал – это било сказано терпеливо и мягко – что она не намеревается заводить детей и замуж больше не выйдет.

И вот она передо мной после реювенализации – впрочем, это неважно, – прекрасно выглядит, молодая, полная сил... колонистка. Я удивился, позавидовав тому, кто сумел уговорить ее уехать. Он, должно быть, обладает сверхчеловеческими способностями. Но как бы там ни было, если Тамара готова разделить со мной ложе, пусть даже на одну ночь и ради старого знакомства, я с радостью принял бы дар богов, ничуть не заботясь об этом человеке. Ее богатства бесконечны и неистощимы. Тамара! Это имя напоминает мне звон колокола.

Она поцеловала двух мокрых девиц, а потом спрыгнула в воду и поцеловала меня.

– Дорогой мой, – прошептала она, приблизив ко мне лицо, – я услышала, что ты здесь, и прибежала. Ми ларуна де'вашти миц ду?

– Да! Как только у тебя будет свободная ночь.

– Не так быстро по-английски, дорит ми. Я учу его – но медленно – потому что моя дочь хочет, чтобы ее помощники в реювенализационной говорили на языке, неизвестном большей части пациентов... и еще потому, что в нашей семье английский в ходу не менее, чем галакт.

– Значит, ты теперь реювенализатор? И у тебя здесь дочь?

– Иштар даттер ми. Разве ты не знал, петчан ми-ми? Нет, я всего только медсестра. Но я учусь, и Иштар надеется, что я сделаюсь помощником техника через половину горсточки лет. Хорошо – нет?

– Хорошо, я полагаю. Но какая потеря для искусства!

– Бландер, – проговорила она радостно, взлохмачивая мою мокрую шевелюру. – Здесь даже реювенализированной – ты заметил? – мне искусством не прокормиться. Слишком много желающих, милых, молодых и хорошеньких... – Близнецы крутились возле нас, прислушиваясь, и на мгновение притихли. Тамара обняла их и прижала к себе. – Вот пример. Это мои внучки. Хотят вырасти повыше, чтобы поскорее лечь и стать ниже. – Она поцеловала девочек. – Какие у них огненные кудряшки. У меня таких нет.

Я начал было объяснять, что ни возраст, ни рыжие кудряшки ничего не значат, но быстро понял, что комплимент Тамаре в подобной формулировке может стать причиной дрожания подбородков. Однако было поздно – фонтан вновь забил:

– Тетя Тами, мы не рвемся...

– ...просто мы практичные и собираемся...

– ...он ни за что не женится на нас...

– ...он просто дразнит нас...

– ...и ты не можешь быть нашей бабушкой...

– ...потому что тогда ты была бы и бабушкой нашего старичины-молодчины...

– ...а это нелогично, невозможно и просто смешно...

– ...поэтому ты останешься просто нашей тетей Тами.

Их логику я счел дважды энтимематичной <энтимема – неполно приведенный аргумент, недостающие части которого подразумеваются очевидными>, если не совершенно путаной, но вынужден был согласиться, потому что не мог представить себе Тамару бабушкой. Поэтому я переменил тему:

– Тамара, дорогая, ты не позволишь мне снять с тебя сандалии? Может, мне их высушить?

Она не успела ответить.

– Мы торопились, чтобы успеть вовремя...

– ...потому что мама Гамадриада уже закончила лицо и приступила к соскам...

– ...поэтому, если мы не поторопимся, нам придется идти на обед совершенно голыми...

– ...а так нельзя...

– ...и вам обоим лучше тоже поторопиться...

– ...иначе старичина-молодчина обещал бросить все поросятам. Извините!

Я выбрался из бассейна, и Тамара стала вытирать меня полотенцем. Это было не обязательно, потому что неподалеку находилась сушилка. Но если Тамара мне что-нибудь предлагает, я отвечаю – да. На это ушло некоторое время: мы прикасались друг к другу и болтали. А есть ли лучший способ провести время?

Обсушившись, я подумал, не воспользоваться ли косметикой – вообще-то я ею не пользуюсь, ограничиваюсь эпиляторами – но тут одна из близняшек подскочила ко мне с голубой хламидой. Запыхавшись она выпалила:

– Лазарус предлагает вам это; можете попросить что-нибудь другое, но нет необходимости что-нибудь надевать, потому что ночью жарко, и вообще вы член семьи, потому что вы один из нас.

Мне показалось, что я сумел подметить определенную закономерность в расположении веснушек.

– Спасибо тебе, Лорелея, я надену хламиду.

Я всегда считал, что в доме, где нравы достаточно свободны, жарким вечером к обеду можно выходить, лишь подвязав салфетку. Однако я был почетным гостем и не мог выйти к столу раздетым.

– Мы ждем вас, только я капитан Лазулия, но это все равно, извините!

– Она исчезла.

Я набросил хламиду; потом мы спустились в сад и подобрали платье Тамары. Оно было такое же голубое, как мое одеяние, и, казалось, источало аромат золотого века Эллады. Не платье, а два грамма голубого тумана. Юбка была длиннее моей. Это вполне понятно: греки золотого века носили юбки более короткие, чем женщины. На Секундусе все было наоборот. (Я еще не знал, какой обычай установился на Тертиусе.) Мы были красивой парой, и я чувствовал себя счастливым.