Что же касается Дэйва, то он повесил гамак между двумя густыми деревьями и поставил возле него столик с охлажденным питьем. Вставал он по утрам, когда проснется – в девять или в десять – завтракал и медленно брел к гамаку – передохнуть перед ленчем. Труд его ограничивался снятием денег с текущего счета и подведением баланса в расходной книге жены. Он перестал носить ботинки.

Теперь он не читал газет и не слушал радио, полагая, что его не забудут известить, если начнется новая война... И таковая разразилась как раз тогда, когда он только что начал вести подобный образ жизни. Однако в отставных адмиралах флот не нуждался. Дэйв не обратил на войну особого внимания – не хотелось расстраиваться. Вместо этого он прочел все книги о древней Греции, которые нашел в библиотеке штата или купил. Чтение успокаивало, приносило желание знать все больше и больше.

Каждый год в День флота он надевал парадную адмиральскую форму со всеми медалями – начиная от золотой, полученной в училище, и кончая той, что ему дали за храбрость в бою, той, что сделала его адмиралом, – и работник отвозил его в центр графства, где Дэйв выступал на заседании торговой палаты с речью на патриотическую тему. Айра, я не знаю, зачем он это делал. Быть может, он считал, что положение обязывает, или же у него просто такое было чувство юмора. Но его приглашали каждый год, и он никогда не отказывался. Соседи гордились им – в нем воплощалось Все, Чего Способен Достичь Наш Парень, – такой же, как все, живущий, как остальные. Его успех делал честь всем соседям. Им нравилось, что он остался таким, каким был – свой в доску – и если кто-то и замечал, что Дэвид ничего не делает, то не обращал внимания.

Я только поверхностно ознакомил тебя, Айра, с карьерой Дэйва – незачем вдаваться в подробности. Я не упомянул про автопилот, который он изобрел и разработал, когда перешел на соответствующую должность; о том, как он кардинально перестроил работу экипажа на борту летающей лодки, придумав, как меньшими усилиями добиться наилучшего результата. Командиру экипажа оставалось только проявлять бдительность, а когда это не требовалось, он мог и вовсе храпеть, припав к плечу второго пилота. Оказавшись начальником службы совершенствования патрульных самолетов флота, Дэвид внес изменения в приборы и пульты управления.

Сделаем вывод: не думаю, что Дэйв считал себя "экспертом в области эффективности", однако он упрощал всякое дело, которым ему приходилось заниматься, и каждому его преемнику приходилось работать меньше, чем его же предшественнику.

Но обычно последователю приходилось вновь реорганизовывать дело – чтобы иметь в три раза больший объем работы, но и в три раза больше подчиненных... сей факт тоже своеобразно характеризует чудаковатость Дэйва. Некоторые люди – муравьи по натуре, они не могут не трудиться, даже если работа бесполезна. Талантом созидательной лени наделены немногие.

Так кончается повесть о человеке, который был слишком ленив, чтобы ошибаться. Оставим его там, в тени, в гамаке. Насколько мне известно, он и теперь там.

– После двух-то тысяч лет, Лазарус?

– А почему бы и нет, Айра? Дэйв был мне почти что ровесник. А я-то жив. – Да, но... Разве Дэвид Лэм принадлежал к Семьям? Или он был внесен в реестр под другой фамилией? Лэмов в списках не значится.

– Я его не спрашивал, Айра. А он и не говорил. В те дни члены Семьи держали этот факт при себе. А может быть, он и сам не знал. Ведь Дэйв оставил дом неожиданно. В те времена юнцам не говорили об этом, пока парень или девица не достигали брачного возраста. Значит, восемнадцати у мальчишек и шестнадцати для девушек. Помню свое собственное потрясение, а я узнал об этом незадолго до того, как мне исполнилось восемнадцать. От дедуси – потому что я намеревался натворить глупостей. Самое странное, сынок, в той животинке, которая называется человеком, это то, что мозг взрослеет гораздо медленнее, чем тело. Мне было семнадцать, я был молод и брыклив и подобрал себе самую неподходящую пару. Дедуся отвел меня за амбар и убедил меня в моей ошибке.

"Вуди, – сказал он, – никто не собирается мешать тебе бежать с этой девицей". Воинственным тоном я объявил, что мне в этом никто помешать и не сможет, потому что, оказавшись за границей штата, я могу провернуть все дело без согласия родителей.

"Об этом я тебе и говорю, – сказал дед. – Тебя никто не остановит. Но и помогать тоже не будет. Ни твои родители, ни другой дед с бабкой, ни я. Мы даже не поможем тебе оплатить брачные расходы, не говоря уж о том, чтобы поддерживать твою семью материально. Не то что доллара, Вуди, дайма тощего не получишь. А если не веришь мне, спроси у остальных". Я угрюмо ответил, что никакой помощи мне не нужно.

Кустистые дедусины брови словно подпрыгнули. "Ну-ну, – проговорил он.

– Или это она собирается поддерживать тебя? Ты не заглядывал в раздел "Помогите" во вчерашней газете? Если нет – попробуй-ка глянь. Только на финансовую часть... одного раза хватит. – И добавил: – О, конечно, ты можешь отыскать работу, будешь веники разносить по домам. А что – свежий воздух, физическая нагрузка, возможность продемонстрировать обаяние – которого у тебя, кстати, немного. Только не вздумай продавать пылесосы – их никто не берет". Айра, я не знал, о чем он говорит. Это был январь 1930-го. Тебе что-нибудь говорит эта дата?