Его доклад читался во всех коллективах. Помню всеобщее потрясение. Понимал, какое это великое событие. Впервые за многие десятилетия мы услышали человеческие слова, вдохнули первый глоток свободы и стали другими людьми. Хрущев сбросил с наших плеч невыносимую ношу тирании – нам предстояло выпрямиться.

Разрушая культ Сталина, Хрущев боялся разрушить коммунистическую идею, опасался развала страны. Отсюда его искания, метания, непоследовательность. Да, главный враг – аппарат, но аппарат – скелет советской государственности, сломать его нельзя. Хрущев сам в нем вырос и нес в себе его черты, он пытался уменьшить роль аппарата, но действовал старым волевым способом, мыслил старыми категориями, не смел даже думать о возвращении к нэпу. И потому его попытки спасти Революцию от сталинской продажной бюрократии были обречены на неудачу. Истинные реформы общества несовместимы с полумерами. Полумеры ведут либо к реставрации (Хрущев – Брежнев), либо к изменению общественного строя (Горбачев – Ельцин).

Ему ставят в вину проработку Пастернака, Дудинцева. Да, он опасался, что разрушение государства может начать интеллигенция. Человек глубоко убежденный, но наивный и простодушный, он думал, что сумеет убедить в своей правоте и других. Очень импульсивный, был несдержан: в Нью-Йорке, в Организации Объединенных Наций, на потеху всему миру стучал ботинком по трибуне. Часто его монологи перед писателями, художниками переходили в крик. Но палачи не кричат, палачи молча отрубают головы. Сталин бы уничтожил этих людей, Брежнев изгнал бы их из страны или отправил в концлагерь. Хрущев никого не посадил. Да, на знаменитой выставке в Манеже он топал ногами, безобразно кричал на художников, в том числе и на скульптора Эрнста Неизвестного, но именно по проекту Неизвестного сооружен памятник Хрущеву на Новодевичьем кладбище. На приеме в своей резиденции Хрущев оскорбил поэтессу Маргариту Алигер, но потом на съезде писателей я своими ушами слышал, как он извинился перед ней. И не будем забывать, что именно при Хрущеве были опубликованы Солженицын, Домбровский, тот же Дудинцев, были открыты Театр на Таганке и «Современник». По его личному распоряжению «Правда» напечатала стихотворение Евтушенко «Наследники Сталина»… Теперь ученые сидят у разбитого корыта нашей науки, не получают месяцами зарплату, вынуждены уезжать на заработки в другие страны. При Хрущеве Гагарин совершил первый полет в космос.

Непоколебимая вера Хрущева, его наивная убежденность приносили горькие плоды. Он передал Крым Украине, не думая о том, что Севастополь – опора российской мощи на Черном море, был убежден, что никогда Украина не отделится от России. Разве кто-нибудь захочет отделиться от «социализьма»?! В самом страшном сне не могло ему привидеться, что в 1991 году Советский Союз будет разрушен, что коммунисты станут президентами буржуазных государств, будут насаждать капитализм, поносить Революцию и советскую власть. Он не понимал, что перерождение совершилось уже при Сталине, партии, в которую он вступил в 1918 году, давно нет, а есть чиновники, готовые служить кому угодно. Человек авторитарный, он был окружен подхалимами, совершал крупные ошибки. История разберется с его ролью в событиях того времени – Венгрия, Новочеркасск и многое другое.

Но он не искал дешевой популярности, не давал пустых обещаний, не обманывал народ, искренне желая ему благосостояния. Хрущев отменил принудительный заем, при котором люди ежегодно и навсегда отдавали государству месячную зарплату. Но он отменил и выигрыши по облигациям – забаву и развлечение россиян, отобрал игрушку. И народ ему этого не простил. А что бы стоило оставить – ведь копейки! Миллионы людей Хрущев из коммуналок переселил в отдельные квартиры. Опять плохо! Что за дома?! Панельные пятиэтажки без лифта. Конечно, коммуналка, где шли бесконечные скандалы и драки, где на кастрюлю с супом навешивали замок, – не радость, зато в каких домах жили! В каком районе! Столько лет терпели и чего дождались? Хрущоб! А увеличение пенсий, а паспорта, впервые при нем полученные колхозниками… Все забыли… Депортированные Сталиным народы – помнят ли они, что именно Хрущев вернул им родину? Помнят? Не знаю…

Хрущев делал то, что считал необходимым, не заботясь о своей репутации. Знал, что его прозвали «кукурузником», но считал эту культуру полезной и насаждал ее где нужно и не нужно. Он говорил, что думал, но уже мало с кем считался, аппарат начал опасаться его крайностей, своей нестабильности, боялся за свою судьбу и решил избавиться от Хрущева, понимая, что народ этому не воспрепятствует. Народ не воспрепятствовал и получил Брежнева.

Судьба Хрущева трагична, как и судьба большинства революционеров. Но он останется в истории России как честный, совестливый человек, пытавшийся разрушить зло, как образец гражданского мужества. Это был истинно русский характер, широкий и размашистый. Хрущев положил начало преобразованию России, оно пошло не по тому пути, которого он хотел. В этом его вины нет. Моему поколению, да и последующим, Хрущев дал надежду на то, что в конце концов мы будем свободно дышать, свободно мыслить, свободно творить.

19 января 1960 года меня реабилитировали. «Постановление Особого Совещания при коллегии ОГПУ от 9 января 1934 г. отменено… за отсутствием состава преступления. Заместитель Председателя Верховного суда РСФСР В. Крюков ».

В ряду других реабилитаций моя не была большим событием. Мало кто знал, что я сидел в тюрьме, был в ссылке и минусе. Читателям стало об этом известно только через 43 года, когда вышли в свет «Дети Арбата». И после реабилитации я об этом не распространялся: вернулись проведшие в лагерях по десять и больше лет, больные, покалеченные, измученные… Что по сравнению с их страданиями значили мои три года ссылки?

В январе 1958 года на вопрос новогодней анкеты в «Литературной газете» я ответил: «В наступившем году продолжаю работу над романом „Год тридцать третий“», – так первоначально назывались «Дети Арбата».

Я задумал «Детей Арбата» как роман о юности своего поколения. Все мои книги этого цикла в определенном смысле автобиографичны. Но писать тридцатые годы без Сталина невозможно, это сталинская эпоха нашей истории.

Всю свою сознательную жизнь я много думал о Сталине. Думал много, но дневника не вел. Долгие годы даже в карманном блокноте я записывал только названия учреждений, но никогда – фамилии и телефоны своих знакомых: если бы меня посадили, то были бы обречены и мои адресаты. О каком же дневнике могла идти речь? Изъятый при обыске дневник служил вещественным доказательством, записанная в нем крамольная мысль или мысль, истолкованная как крамольная, могли повлечь за собой арест.

Все в стране, и прежде всего писатели, художники, актеры, ученые, институтские и школьные преподаватели, обязаны были возвеличивать Сталина. Это перешло в духовное затмение, идолопоклонство. Стихи в честь Сталина сложили даже Ахматова, Мандельштам, Пастернак. Мандельштам делал это, спасая себя; Ахматова – спасая сына. По свидетельству Корнея Чуковского, Пастернак восторгался Сталиным. «Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью» (оттого, что видели Сталина). А по свидетельству Эренбурга, Пастернак был убежден, что Сталин ничего не знает о беззакониях в стране. «Вот если бы кто-нибудь рассказал об этом Сталину…» Тот же Эренбург приводит слова Мейерхольда: «От Сталина скрывают…» Тоже верил в Сталина, а его вскоре арестовали, пытали.