Шрифт:
— Приходится начинать все сначала, — говорит Митч.
— Как относится семья к вашему решению?
— Моя семья поддерживает меня, — отвечает Митч, обводя взглядом сидящих за гигантским квадратным столом молодых людей.
— Я имел в виду вашу непосредственную семью.
— А они и есть моя непосредственная семья.
— Ну а…
— Бы имеете в виду родственников по крови? Да, у меня есть мать и сестра. Конечно, они не в восторге от того, что мне грозит. Но они понимают мои побудительные мотивы и уважают мое решение.
— А церковь?
— Для нее я как бы вообще не существую. Ведь я не орган, не гобелен, а человек.
Митч ведет меня в комнату, где он будет находиться во время голодовки. Камин, заставленный рождественскими открытками, и видавшее виды пианино — вот и все ее убранство. На стене плакат. На нем написано: «Никто не имеет права хранить исключительно для себя то, что ему не нужно и в чем нуждаются другие». Подпись — «Папа римский Павел VI».
— На словах они все понимают, — говорит Митч.
В углу комнаты, ближе к единственному окну, стоит новогодняя елка. Горят лампочки, блестят игрушки. Весело. Весело ли?
— Здесь, под елкой, я разложу матрац, на котором буду лежать во время голодовки. Ничего себе «подарок» под елочкой, а?
Шутка не из веселых. Никто не смеется. У Митча договоренность с друзьями: если он потеряет сознание во время голодовки, они должны спрятать его в надежном месте, чтобы власти не вмешались и не прервали голодную забастовку протеста.
— Когда начинаете?
— В четыре часа пятьдесят одну минуту, — отвечает Митч и, заметив тень недоумения, промелькнувшую на моем лице, поясняет: — Это официально объявленное службой погоды время захода солнца в канун рождества.
Я смотрю на часы, висящие в комнате. Они показывают без пяти четыре. На календаре 24 декабря 1978 года. Начинаю торопливо прощаться. Хочу пожелать Митчу успеха, традиционного веселого рождества и счастливого Нового года, но вовремя спохватываюсь. В данной обстановке подобные слова неуместны. Ограничиваюсь рукопожатием и выхожу на Евклид-стрит.
Самая короткая линия между двумя точками — это евклидова прямая. Но как далеки друг от друга Евклид-стрит и 36-я улица, ночлежка Митча Снайдера и церковь святой Троицы, где когда-то молился президент Кеннеди и прихожанином которой в числе прочих сильных мира сего является сейчас нынешний министр здравоохранения, образования и социального обеспечения Калифано. Две точки на карте Вашингтона, многоточия на карте Америки. Им не стоит удивляться. Ведь Соединенные Штаты — свободная страна, и поэтому здесь каждый имеет право на свою точку зрения, где и как встречать Новый год.
…А над городом хлещет проливной дождь. Он затопляет улицу Евклида и другие стриты и авеню Вашингтона. Без разбора. И в этом году здесь не будет белого рождества. И не только потому, что не выпал снег.
2 января
Как, наверное, помнит читатель, я расстался с Митчем Снайдером без пяти четыре в канун рождества, 24 декабря. В четыре часа пятьдесят одну минуту, когда солнце покинуло негостеприимный небосклон над Вашингтоном, Митч начал голодную забастовку протеста против толстосумов в сутанах из католической церкви святой Троицы и ее привилегированных прихожан, составляющих политический и финансовый истэблишмент столицы Соединенных Штатов. «Джентльмены в пальто из верблюжьей шерсти» — так называет их с оттенком презрения в голосе Митч.
Силуэт церкви святой Троицы чем-то напоминает ветряную мельницу, а Митч с усами и гривой волос — Дон-Кихота. Вызов отчаяния, брошенный им, привел в смятение ханжей. Он осмелился погладить их против верблюжьей шерсти, смутил их рождественское умиление собственными добродетелями и новогоднее причащение к мирским радостям. Суровые условия голодовки — ни пищи, ни воды — поселили тень смерти в доме № 1345 на Евклид-стрит, где живут Митч и его друзья из «Общества за созидательное ненасилие»…
Мой следующий визит на улицу Евклида, расположенную в глубинке негритянского Вашингтона, откуда не видно памятников «великому эмансипатору» Линкольну, автору Декларации независимости Джефферсону и другим «отцам-основателям» республики, пришелся на пятый день голодовки Митча. Приходской совет церкви святой Троицы по-прежнему отказывался отписать часть содержания своей пропахшей елеем лицемерия долларовой мошны на, казалось бы, святое и богоугодное дело — помощь вашингтонским беднякам, не имеющим крова, которых здесь называют «стрит пипл» — людьми с улицы. Последние не имеют ничего общего с искусственным «человеком с улицы», сконструированным всевозможными институтами общественного мнения для «статистического удобства». Они не абстракция, а живая, как открытая рана, реальность.