Мария же, оставшаяся с пятилетним ребенком на руках, работала химиком в Институте экспериментальной химии. Довольно быстро она вышла замуж за доброго и талантливого человека — доктора наук Якова Бокиника. Семья была дружной — дядя Яша быстро поладил с юным Игорем. А вскоре у мальчика появилась сестренка — Наташа. Однако и эта идиллия длилась недолго — началась Великая Отечественная война. Яков Бокиник в первый же ее день ушел в ополчение. Он прошел весь страшный путь и погиб 8 мая 1945 года, когда его уже ждали домой…

С ужасом Игорь Всеволодович вспоминает эвакуацию:

«Я стараюсь никогда не отражать в прозе собственные воспоминания или переживания. Неловко.

Но одно воспоминание кошмаром возвращается многие годы. И я его воссоздал в повести «Чужая память».

Состав теплушек долго тащился к Волге, и мы привыкли к его полудневным стоянкам в степи.

Вот и в тот день мама взяла нас с Наташкой, подобно прочим несчастным мамашам в поезде, и повела гулять в степь. Там еще сохранилась зеленая трава и даже какие-то цветочки. Мама с двухлетней Наташкой собирали букет, а я гонялся за кузнечиком. А потом оглянулся и увидел, что наш поезд дернулся и медленно двинулся. И только после этого до нас донесся предупреждающий гудок.

Не знаю, не помню, что подвигнуло машиниста совершить такой поступок, но люди, разбредшиеся на сотни метров от полотна, кинулись, подхватывая детей, к поезду.

Мама схватила Наташку — ей ведь не добежать! А мне крикнула, чтобы не отставал.

Я бежал и трясся от ужаса, что поезд уйдет и мы останемся в степи.

Я ненавидел Наташку, потому что мама успеет донести ее до поезда, а меня забудет.

Я догнал маму и стал дергать ее за юбку. Не знаю уж, зачем я ее дергал. Но помню ощущение материи.

Мы успели, может, поезд остановился — не помню.

И поехали дальше…»

Зато вернулась семья будущего писателя из эвакуации одной из первых. Уже летом они покинули Чистополь, где прожили около года. Вызов прислал отец — он хоть уже давно и не жил с семьей, но заочно помогал ей в основном благодаря своему положению и влиянию. Помогал деньгами и продовольственными карточками.

Они вернулись в свою квартиру на Сивцевом Вражке. С этим адресом связано все творческое становление будущего писателя Кира Булычева, пришедшееся на тяжелые послевоенные годы. Игорь Можейко уже в те годы был выдумщиком и заводилой. Они с друзьями ходили в походы, создали общество Кто Во Что Горазд — сокращенно КоВЧеГ, все без исключения писали стихи и рассказы, издавали рукописные журналы. Конечно, все это существовало благодаря той атмосфере, которую создавала в доме мама. Эрнст Ангаров, друг детства писателя, вспоминает:

«Их небольшая квартира на Сивцевом Вражке была Домом Открытых Дверей… Почти всегда, в любое время любого дня, с предупреждением или без, один или с компанией, туда мог войти любой знакомый Игоря или Наташки. Новый знакомый входил — и становился вхож. Если, конечно, Мария Михайловна не находила противопоказаний. В подавляющем большинстве случаев она их не находила. Наоборот! Посреди чуть ли не ежедневной толчеи она, придя с работы, находила уголок и расставляла шахматы, потом выбирала себе партнера, с коварным выражением лица манила его… И не отыграть положение было даже неприлично».

Квартира была на первом этаже, и с весны до осени окно не закрывалось; это заметно облегчало мальчишескую жизнь — некоторые друзья, чтобы не идти во двор, обходя весь дом, лезли прямо с улицы через подоконник.

Мамины друзья, которые также часто посещали дом, — а среди них в основном были ученые и другие яркие личности, — стали для мальчика, растущего без отца, примером мужской доблести… Неудивительно, что в такой обстановке вырос творчески активный человек с пытливым умом.

А ведь времена были голодные, непростые. Мария Булычева брала работу на дом, она раскрашивала шелковые платки или диапозитивы для коридоров районных поликлиник — «на гигиенические темы», как потом заметит в своей книге Кир Булычев. «Конечно, мы с Наташкой не голодали, — пишет он, — а мама порой голодала. И у нее долго еще сохранялись привычки голодных времен». Так, уже даже в «сытные» времена она не могла есть апельсины — не любила, не приобрела привычки к этим заморским фруктам.

«Бог дал мне изумительную, необыкновенную мать, которой я всем обязан», — признается писатель.

После школы Игорь Можейко поступил в Московский Государственный педагогический институт иностранных языков им. Мориса Тореза. Поступил не по собственному желанию (поначалу он хотел стать художником, а потом геологом) — было в то время в Советской России понятие «комсомольская разнарядка». Стране были нужны переводчики, а точнее, разведчики со знанием иностранных языков: хочешь получить высшее образование — учи языки.

В институте Игорь Можейко продолжил активно писать стихи. Мало этого, Игорь Всеволодович возглавил малотиражный студенческий литературный альманах «Наше творчество» — в нем кроме Андрея Сергеева печатались стихи молодого Павла Грушко, который впоследствии прославился прекрасным либретто музыкальной драмы «Звезда и смерть Хаокина Мурьеты», с успехом поставленной в «Ленкоме» Марком Захаровым и вышедшей на киноэкраны. Тогда же Игорь Можейко занялся переводами фантастики. Его первой работой (совместной с однокурсником Леонидом Седовым) на этом поприще стал рассказ Артура Кларка «Пацифист» — его напечатал журнал «Знание — сила».