Шрифт:
1860
Николай Некрасов
Соловьи
Качая младшего сынка, Крестьянка старшим говорила: «Играйте, детушки, пока! Я сарафан почти дошила; Сейчас бурёнку обряжу, Коня навяжем травку кушать, И вас в ту рощицу свожу — Пойдём соловушек послушать. Там их, что в кузове груздей, — Да не мешай же мне, проказник! — У нас нет места веселей; Весною, дети, каждый праздник По вечерам туда идут И стар и молод. На поляне Девицы красные поют, Гуторят пьяные крестьяне. А в роще, милые мои, Под разговор и смех народа Поют и свищут соловьи Звончей и слаще хоровода! И хорошо и любо всем… Да только (Клим, не трогай Сашу!) Чуть-чуть соловушки совсем Не разлюбили рощу нашу: Ведь наш-то курский соловей В цене, – тут много их ловили, Ну, испугалися сетей, Да мимо нас и прокатили! Пришла, рассказывал ваш дед, Весна, а роща как немая Стоит – гостей залётных нет! Взяла крестьян тоска большая. Уж вот и праздник наступил И на поляне погуляли, Да праздник им не в праздник был! Крестьяне бороды чесали. И положили меж собой — Умел же бог на ум наставить — На той поляне, в роще той Сетей, силков вовек не ставить. И понемногу соловьи Опять привыкли к роще нашей, И нынче, милые мои, Им места нет любей и краше! Туда с сетями сколько лет Никто и близко не подходит, И строго-настрого запрет От деда к внуку переходит. Зато весной весь лес гремит! Что день, то новый хор прибудет… Под песни их деревня спит, Их песня нас поутру будит… Запомнить надобно и вам: Избави бог тут ставить сети! Ведь надо ж бедным соловьям Дать где-нибудь и отдых, дети…» Середний сын кота дразнил, Меньшой полз матери на шею, А старший с важностью спросил, Кубарь пуская перед нею: «А есть ли, мама, для людей Такие рощицы на свете?» – «Нет, мест таких… без податей И без рекрутчины нет, дети. А если б были для людей Такие рощи и полянки, Все на руках своих детей Туда бы отнесли крестьянки…» <1870>
Лев Мей
Малиновке
Посвящается Варваре Александровне Мей
Да! Ты клетки ненавидишь, Ты с тоской глядишь в окно; Воли просишь… только, видишь, Право, рано: холодно! Пережди снега и вьюгу: Вот олиствятся леса, Вот рассыплется по лугу Влажным бисером роса, Клетку я тогда открою Ранним – рано поутру — И порхай, Господь с тобою, В крупноягодном бору. Птичке весело на поле И в лесу, да веселей Жить на воле, петь на воле С красных зорек до ночей… Не тужи: весною веет; Пахнет в воздухе гнездом; Алый гребень так и рдеет Над крикливым петухом; Уж летят твои сестрицы К нам из-за моря сюда: Жди же, жди весны-царицы, Тёплой ночи и гнезда. Я пущу тебя на волю; Но, послушай, заведешь Ты мне песенку, что полю И тёмным лесам поёшь? Знаешь, ту, что полюбили Волны, звёзды и цветы, А задумали-сложили Ночи вешние да ты.1857
Дмитрий Шестаков
Петух
Когда ещё недвижны воды И даль морозная глуха, Мне веет радостью свободы Весёлый голос петуха. Легко пронзая мглу ночную Призывом звонким и простым, Он шлёт улыбку золотую Мечтам рассеянным моим. Он бодро требует ответа Своей трубе, и слышен в ней Мне праздник зелени и света В родном саду, в тени ветвей, — Где по дорожкам солнце бродит, Где речка сонная тиха И по заре свежей доходит Весёлый голос петуха. <1900>
Иван Бунин
Змея
Покуда март гудит в лесу по голым Снастям ветвей, – бесцветна и плоска, Я сплю в дупле. Я сплю в листве тяжёлым, Холодным сном – и жду: весна близка. Уж в облаках, как синие оконца, Сквозит лазурь… Подсохло у корней, И мотылёк в горячем свете солнца Припал к листве… Я шевелюсь под ней, Я развиваю кольца, опьяняюсь Теплом лучей… Я медленно ползу — И вновь цвету, горю, меняюсь, Ряжусь то в медь, то в сталь, то в бирюзу. Где суше лес, где много пёстрых листьев И жёлтых мух, там пёстрый жгут – змея. Чем жарче день, чем мухи золотистей — Тем ядовитей я. <1906>
Стрижи
Костёл-маяк, примета мореходу На рёбрах гор, скалистых и нагих, Звонит зимой, в туман и непогоду, А нынче – штиль; закат и чист, и тих. Одни стрижи, – как только над горою Начнёт гранит вершины розоветь, — Скользят в пролётах башни и порою Чуть слышно будят медь. <1906>
Собака
Мечтай, мечтай. Всё у же и тусклей Ты смотришь золотистыми глазами На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме, На мётлы гулких, дымных тополей. Вздыхая, ты свернулась потеплей У ног моих – и думаешь Мы сами Томим себя – тоской иных полей, Иных пустынь за пермскими горами. Ты вспоминаешь то, что чуждо мне: Седое небо, тундры, льды и чумы В твоей студёной дикой стороне. Но я всегда делю с тобою думы: Я человек: как бог, я обречен Познать тоску всех стран и всех времён. <1909>
Светляк
Леса, пески, сухой и тёплый воздух, Напев сверчков, таинственно простой. Над головою – небо в бледных звёздах, Под хвоей – сумрак, мягкий и густой. Вот и она, забытая, глухая, Часовенка в бору: издалека Мерцает в ней, всю ночь не потухая, Зелёная лампадка светляка. Когда-то озаряла нам дорогу Другая в этой сумрачной глуши… Но чья святей? Равно угоден Богу Свет и во тьме немеркнущей души. Под Себежем,
24. VIII.12
Вечерний жук
На лиловом небе Жёлтая луна. Путается в хлебе Мрачная струна: Шорох жесткокрылый — И дремотный жук Потянул унылый, Но спокойный звук. Я на миг забылся, Оглянулся – свет Лунный воцарился, Вечера уж нет: Лишь луна да небо Да бледнее льна Зреющего хлеба Мёртвая страна. 30. VI.16
Последний шмель
Чёрный бархатный шмель, золотое оплечье, Заунывно гудящий певучей струной, Ты зачем залетаешь в жильё человечье И как будто тоскуешь со мной? За окном свет и зной, подоконники ярки, Безмятежны и жарки последние дни, Полетай, погуди – и в засохшей татарке, На подушечке красной, усни. Не дано тебе знать человеческой думы, Что давно опустели поля, Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый Золотого сухого шмеля!