– Точно! – перебил Фролов. Он порылся в ящике стола и выхватил оттуда лист со сводкой. – Такой случай проходил по сводке происшествий. Партизанская, четыре, квартира шесть. Берцов Вадим Сергеевич. Убит собутыльником вечером в воскресенье.

– У этого Вадика, – продолжал Павел, – похоже, была аллергия на работу. Мне один знакомый медик рассказывал, бывают такие случаи: как только человек устраивается куда-то работать – сразу сыпь по телу, крапивница, насморк, чихание и весь букет. Причем в таких случаях никакие таблетки не помогают. Разве что выпивка – и то не всегда. А когда бросит работу, вернется к воровству или попрошайничеству – все как рукой снимает… Так вот, Вадик тащил что ни попадя, ничего нельзя было оставить без присмотра. Те, кто первые заезжали в дом, рассказывали… Вы ведь знаете, как бывает, когда заселяется новый дом: толпа народа, у подъезда две-три машины враз, вещи кучей, никто никого не знает. И вот, рассказывают, Вадик подошел к сгруженным вещам, взял кресло, пошел с ним вроде к подъезду, а потом боком, боком – и в сторону. Хорошо, мужчины заметили, догнали. Слегка поколотили, конечно, – надо было, наверное, до полусмерти избить, чтоб больше не совался, а так – решил, видимо, что наш двор для него вроде промыслового участка. Потом, когда соседи уже перезнакомились, как-то пошел разговор о Вадике, стали вспоминать, у кого что пропало при переезде – ужас ведь! В основном мелкие, компактные вещи: магнитофон, маленький телевизор, коробка какая-нибудь. Кресло, наверное, слишком большое оказалось, заметили, а что поменьше – утаскивал, и сходило с рук… Садоводам от него житья не было. Представляете: лето, вечер воскресенья, приезжают люди из сада, привозят сумки, ведра, корзины – ягоды, овощи. Вытащили из машины, составили рядом и начали заносить в квартиру. Так вот, если около всего этого не оставить человека – что-нибудь да пропадет… Однажды у пятилетнего малыша отнял велосипед, не знаю уж, силой или хитростью, – и деру. А у пацана во дворе гулял старший брат с друзьями – старшеклассники. Догнали, велосипед отобрали, побить, говорят, не побили – так он на другой день в подъезде в почтовых ящиках поджег газеты. С Семеновной, дворничихой, постоянно воевал. Пословица про горбатого и могилу – это про него.

Фролов кивнул.

– У него еще была собачонка – болонка без родословной. Мерзость! Шерсть грязно-серая, на морде висит клочьями, глаза мутные, злобой так и исходит!

– А вы, Павел Степанович, собак не любите, – заметил Фролов.

– Я к ним равнодушен, – поправил Павел. – Кошек люблю. А таких вот собачонок – просто ненавижу. Вадик ее называл "сучкой" – не знаю, кличка это или как. "Сучка, ко мне!" Я сначала ее…

– Все-таки, Павел Степанович, у вас нестыковка выходит, – перебил Фролов. – Берцова зарезал собутыльник, практически на глазах его жены. А вы-то здесь при чем? И у Кучумова поблизости никого не было – ни на мосту, ни около.

– Зарезал собутыльник. А убил я, – сказал Ермаков. "Крыша поехала, – подумал следователь. – Позвонить? Не буду пока, вроде тихий", – и не позвонил.

– Чтобы убить человека, – продолжал Павел, – совсем не обязательно находиться рядом с ним…

– Вы что, хотите сказать, что наняли этого собутыльника, чтобы он Берцова… Нет, а как тогда с Кучумовым? Там ведь вообще никого не было! Не машинист же…

– Олег Иванович, не пытайтесь упростить мир! Он сложнее, чем кажется на первый взгляд, и к набору юридических штампов не сводится. Что вы думаете, например, о материальности информации?

– Я слышал, что есть такая гипотеза, – осторожно ответил Фролов. Он не был психиатром, и полной уверенности в том, что Ермаков тихий, у него не было.

– И весьма распространенная среди ученых. А теперь представьте: вот я, художник, нарисовал изображение предмета. Оно несет информацию об этом предмете, так? (Фролов кивнул.) И, воздействуя на изображение, я через информацию воздействую и на предмет. Ислам, например, запрещает изображать людей и животных, а поверьте, Олег Иванович, под многими религиозными запретами лежит вполне рациональная основа! В общем, я нашел такой способ воздействия на портрет человека, что если я это сделаю, то через некоторое время – порядка часа с каким-то плюс-минусом – человек умрет.

– Портрет Дориана Грея?

– В какой-то степени. Уайльд, конечно, тоже все упростил – ну, что вы хотите от художественной литературы?.. Так в какое время, говорите, умер Кучумов? Половина девятого?

– В двадцать восемь минут девятого на него обратил внимание машинист. Возможно, он уже был мертв.

– А я по его портрету… хотя ладно, пока без подробностей… в общем, я произвел свое воздействие в десять минут восьмого. Теперь с Вадиком. С его портретом я сделал то же самое в шесть часов четырнадцать минут вечера. А когда его зарезали?

– В половине восьмого его жена выбежала на лестничную площадку, – посмотрев в сводку, растерянно сказал Фролов. – А что это за воздействие, Павел Степанович?

– Все-то вам надо знать! – ответил Ермаков. ("Точно псих!" – подумал следователь.) – Знаете, чем объяснять на пальцах, давайте сходим ко мне, я вам и покажу свою кухню. Пойдемте, Олег Иванович! Или вы решили, что я спятил, и боитесь, что задушу?

Фролов не ответил, потому примерно так и думал.

– Так это вы зря. Я вполне нормален, можете посмотреть результаты психиатрического освидетельствования в деле об убийстве Бородина. Ну, что, идем? Тут недалеко.

– Если есть машина, съездим. И я все-таки возьму с собой еще одного человека. И, Павел Степанович, если я ваши слова запротоколирую – как вы на это смотрите?

– Да ради бога, мне не жалко! Если у вас после этого еще будет желание…

– Вот мое хозяйство, – говорил Павел следователю и приехавшему с ним оперативнику, раскладывая на кухонном столе лист белой жести, стопку бумаги, покрытой с одной стороны фольгой, и папку с какими-то листами. – Такая бумага в советское время использовалась для упаковки чая, если вы помните. Сейчас пакуют в пленку…

– Павел Степанович, не считайте нас совсем мальчишками, – сказал следователь. – Я, например, еще успел побывать в комсомоле.

Оперативник промолчал.

– Прошу прощения. А это, – Павел достал из шкафа бутылку и фотографическую кювету, – электролит. Состав его я пока говорить не буду. В общем, – он сел на табурет, – технология примерно такая: я рисую объект на бумаге из-под чая…

– На той стороне, где фольга? – перебил следователь.

– Нет, на обратной.

Павел встал, посмотрел в окно, потом сказал: