Сергей Арнольдович не заметил как пролетело время. Он поднялся со стула, отошел на несколько шагов назад и внимательно посмотрел на результаты своего труда. Это получился совсем недурственный карандашный рисунок.

– Получилось, – довольный сказал он сам себе. – Глядишь, к весне тихо, по малому, закончу.

Ванин не был профессиональным художником, и потому каждая деталь лица Иисуса, его одежды, пейзаж давались ему с огромным трудом. Но самое главное, он забывал о делах, о проблемах, одним словом, отдыхал. Анна как-то заметила ему: «Ты как стал заниматься картиной Иисуса, изменился в лучшую сторону: посвежел, перестал быть раздражительным. Видимо, в этом что-то есть. Ты не торопись его заканчивать».

Но однажды, хорошим солнечным деньком, работа все же была завершена, и автор, заключив свой труд в богатую позолоченную рамку, повесил свою картину справа от «Тайной вечери» на перпендикулярной стене поближе к камину. Они вдвоем с Анной, как и в тот раз, когда Лукой была написана картина, стояли и молча созерцали теперь уже творение Сергея Арнольдовича. Анна грустно заметила:

– Талантливый человек талантлив во всем.

– Ты это о чем? – не поняв ее, спросил Ванин.

– Я, Сереженька, о том, что ты очень талантливый человек: и в бизнесе, и, вот, как оказалось, в живописи.

– Да, брось ты, – отшутился Ванин. – Самое уникальное произведение создала ты. Вон, по газону прыгает.

За окном Юля пыталась научить деда с бабкой чему-то недоступному. Кажется прыгать со скакалкой.

Анна не отрываясь смотрела на Иисуса и вдруг сказала:

– Ты не поверишь, но я его представляла именно таким.

– Мне тоже кажется, что он был именно такой, – согласился Ванин.

Место, найденное для картины, было настолько удачным, что образовывалась какая-то гармония, связь между творением Леонардо и этой маленькой картиной. Это было особенно приятно, потому что означало какую-то сопричастность к тому, что происходило на большом полотне. Казалось, что эти два полотна не могут существовать уже друг без друга. И в этом виделся какой-то знак. Хороший он или плохой никто еще из них пока не знал. Но что-то в этом было определенно.

Весна тяжелое, но одновременно и приятное время года, любимое всеми живыми существами. Особенно, когда тебе уже под шестьдесят и ты – человек. Весну ждешь как манну небесную. Однако к весне организм обессилен, и начинают обостряться всякие хронические болячки.

Так случилось и в этот раз с Сергеем Арнольдовичем. Правда, никакой хрони у него не было, а вот вирус гриппа или сильное простудное заболевание, а может и все вместе, свалили его с ног надолго и уложили под теплое одеяло. Несмотря на то, что Ванин добросовестно исполнял все мудрые предписания врачей, дело на поправку не шло. Анна уже начала беспокоиться, нет ли какого осложнения. Температура не падала и постоянно держалась на уровне 38°. Вот тогда-то Зинаида Григорьевна и вспомнила лечебное свойство «Тайной вечери».

Сергея Арнольдовича перевели из спальной комнаты в каминный зал и уложили на диване напротив картины, а Федор растопил камин. Так он и лежал на высоких подушках в домашнем колпаке, пижаме и махровом халате, попивая в свете пламени через трубочку горячий чай с медом.

Ближе к полуночи домочадцы начали расходиться. Телевизор наконец заглох, процесс зомбирования закончился. Анна устроилась за дверью на кушетке в соседней комнате. Было тепло и уютно. Ванин ощущал себя, несмотря на простуду, абсолютно счастливым человеком. Это было совсем не то счастье, которое он раньше считал предметом мечтаний делового человека. Нет, это было ощущение нужности дорогим тебе людям. Это было ощущение заботы и тепла, которые исходили от них. Если раньше работа заглушала в нем человека, то с появлением Анны, Юлечки, Владика и Машутки любовь к ним стала заглушать одержимость к деньгам. Так ему, во всяком случае, сейчас казалось.

В каминном зале Сергей Арнольдович был совершенно один. Языки пламени в камине освещали всю залу и отражались на стенах, то освещая «Тайную вечерю» с ее многочисленным образами, то падая ярким светом на Иисуса, созданного усердием Ванина. Свет и тени волнами гуляли по стенам огромной залы, погружая Сергея Арнольдовича в сладкую дремоту.

Абсолютно круглый диск луны возник в большом окне, облив серебряным светом сосну напротив и мебель в зале. Стояла благостная тишина, и только поленья дров, перебивая друг друга, потрескивали в огне. Ванин почувствовал, что на него наваливается тяжелый сон, но все же продолжал вяло размышлять: «Интересно все-таки получается. Тридцать лет я не брал в руки краски, и вдруг навеяло. Взял и сделал». Он опять повернул голову к своему творению. «Интересно, – подумал он, – а на самом деле, действительно он был такой? Похожий получился или мне это только кажется».

– Похож, – услышал он из темноты незнакомый бархатный голос. – Очень похож.

Сергей Арнольдович приподнялся на локтях, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Но никого не было видно. И тут он скорее ощутил, чем увидел боковым зрением, что на картине произошли изменения. Когда он повернул голову, холодная дрожь молнией пронзила тело. На картине отсутствовал Иуда. «Что-то со мной не так, надо собраться. Так расслабляться нельзя», – решил он, чувствуя, что паника охватывает все его тело и мысли. «Наверное, инсульт», – испуганно подумал Ванин. Хотел крикнуть, уже раскрыл рот, но перед ним возникла фигура невысокого молодого человека лет тридцати с черной курчавой шевелюрой и такой же черной коротко стриженой бородой, наглухо закрывавшей щетиной всю нижнюю часть его лица и верхнюю губу, над которой гордо выделялся массивный нос с горбинкой.