Шрифт:
Дабир-од Доуле полон решимости.
— Эй, бестыжий наглец, давай-ка сюда свой язык!
Мастер с изумлением смотрит в горящие ненавистью глаза самозваного палача. Этими мутными, лживыми, бегающими глазами он долгие годы смотрел на мастера, делал вид, будто восхищается его искусством, громче всех восхвалял мастера.
Послушай, любезный! — спокойно произнес Касем. — Этот язык никогда не лгал, не болтал глупостей, не юлил, никого не чернил и не оскорблял, не лицемерил. Этот язык честный и чистый как утро, он оберегал от сотни бед и не дал погибнуть сотням людей. Такой чистый язык не годится резать грязным ножом. Эмир-саиб, пусть ваше приказание выполнит тот, у кого чистые руки.
Клинок в руке придворного задрожал, а Бачаи-Сакао подумал, что язык у этого певца, пожалуй, острее лезвия.
— Кто же нам будет петь, — спросил он побледневшего сановника, — если ты отрежешь ему язык?
— Эмир-саиб, — залепетал тот, — певцов у нас много, дело нехитрое, каждый может.
— При дворе? — удивился Бачаи-Сакао. — Каждый — при дворе?
— Ваше величество, — ответил Дабир-од Доуле с ухмылкой, — я хотел сказать, что ему не место среди нас, он поклоняется другим богам.
— Каким же?
— Аманулле.
Бачаи-Сакао кивнул:
— Ну, а ты сам? Разве ты ему не служил?
Оцепеневший Дабир-од Доуле произнес, запинаясь, едва слышно:
— Саиб, я служил, но ведь я сознался, раскаялся…
— Раскаялся? — повторил Бачаи-Сакао. — Напрасно, настоящему мужчине не к лицу каяться.
— Он вероотступник, — продолжал Дабир-од Доуле.
— Вероотступник?! — изумился Бачаи-Сакао. — Ну и ну! А за что же он тогда воевал с англичанами?
Дабир-од Доуле промолчал.
— Содрать бы кожу со всех мерзавцев и предателей, — проговорил Бачаи-Сакао, распаляясь, — и отдать кожевникам! Я — человек, Аманулла — человек, а ты — пес!
Дабир-од Доуле что-то пробормотал.
— Иди на свое место, ублюдок, нашел, с кем себя сравнивать — с Амануллой! Да известно ли тебе, кто ты и кто мастер Касем? Мастер — божий человек, у него совесть есть, а ты?! Мастер — светоч двора, светоч Кабула, всех городов отечества, пойми, если он умрет, страна на долгие годы осиротеет!!! Королей-падишахов, визирей-мизирей, дураков-чиновников, прочих псов и всякой дряни у нас полно. А такого мастера нет и не будет. Понял?!
Притихший, как мышь в уголке, Дабир-од Доуле, не смея поднять головы, пролепетал:
— Да, саиб…
— Пой, мастер, пой, — обратился правитель к Касему. — Как там у тебя было? «Пусть весь север покроется тюльпанами, мне что за радость от этого?..» Продолжай!
Мастер прочистил горло, заиграла музыка, и полилась грустная песня:
Пусть весь север расцветет тюльпанами, Мне что за радость от этого? Пусть зима обернется весной, Мне что за радость от этого? Ночью плачу, а днем — печалюсь, Верный друг меня ждет — что за радость от этого?..Бачаи-Сакао постепенно успокоился. Волшебные пальцы мастера летали по клавишам, мелодия словно шла из самой глубины сердца и брала за душу, ложь и лицемерие отступили, казалось, будто стены дворца раздвинулись, исчезли преграды, Бачаи-Сакао, словно птица, расправил крылья и облаком полетел к своему милому северу.
С изумлением взирали придворные на своего властелина: впервые суровые глаза Бачаи-Сакао заблестели от слез. Он прикрыл их ладонью, и взгляду его предстала знакомая картина: виноградники, серебристые реки, уютные домики, сады, обнесенные невысокими глинобитными стенами. Девушки его родной деревни Калакан стоят в поле, прекрасные, как омытые дождем тюльпаны, исподтишка бросают на него взгляды, улыбаются…
Касем продолжал:
Никогда не забуду лица твоего, роза, Вдыхаю твой запах, роза. Пусть у меня будет сто друзей, Всех отдам за один твой локон, роза.Бачаи-Сакао в изнеможении, он грезит наяву, хлопает в ладоши в такт музыке, мечтательно качает головой.
И вот уже звучит новая песня, песня обезумевшего от любви парня с севера:
Вижу издали тебя — что толку, Не могу подойти к тебе — что толку, Расцвело дерево твоей красоты, Но не рвать мне цветов с него, что толку…И Бачаи-Сакао словно в забытьи повторяет:
— Что толку, да, что толку! Все, все напрасно!
Эта песня болью отозвалась в сердце владыки.
Весна, дождевое облако — сердца обман. Весенний саженец мой красиво расцвел, Для того, кто отдал свое сердце любви, — Одеяние сада и губы твои — сладкий плод.Он погрузился в воспоминания. Лунная ночь, которую забыть невозможно. Любовь, верность и чистота, его двоюродная сестра Назбу, полная жизни, юная и прекрасная. Бачаи-Сакао забыл обо всем на свете, о горестях и печалях… Он слышит журчанье арыка — ровное, мелодичное, как песня мастера. Оно вселяет покой, убаюкивает… Когда он возвращался поздним вечером с поля, поблескивала в лунном свете лопата, древко слегка давило на натруженное плечо, и было так хорошо на душе от того, что как следует поработал, устал, но сил еще много, кровь бурлит, потому что молод. Он сооружал на полях земляные валы и запруды, прилетали утки и гуси, кричали, хлопали крыльями в узком арыке, похожие на белые облака, попавшие в западню.