– Так, а че с гайцами-то делать? – нахмурился Муромец. На словах у этого поселкового атамана все выходило легко, как по нотам. Ивану же совершенно не хотелось вписываться в какой-то мутный расклад, замешанный с ментами. – У меня выходов на них нет, не пойду же я к ним прямо так, с баблом в руках – здрасте, познакомьтесь.

– Не кипешуй, все схвачено, – ухмыльнулся, выставив вперед белые крепкие зубы, Чернецкий. – Но мне нужна будет твоя помощь. Я ж в Москве никого пока не знаю еще. А для дела тачка нужна, развалюха, раздолбанная до предела и желательно записанная на какой-нибудь колхоз «Красный Лапоть».

– Будет тебе тачка, – заверил Муромец. – Че делать-то надо?

– На месте сориентируемся, – с деланой беспечностью отмахнулся Миша. – Завтра жду тебя на площади Гагарина в двенадцать ночи. Поедем на разбой!

Следующим вечером Муромец гнал дребезжащий доисторический «Москвич» вверх по Ленинскому проспекту. Широченная магистраль была почти пуста, невозможно было и представить себе, что через двадцать лет она в любое время дня и ночи станет под завязку набита разноцветными, нетерпеливо гудящими иномарками. По обочинам слабо светились высокие стеклянные витрины магазинов. Впереди выросли, нависнув над дорогой, два полукруглых сталинских здания, на крыше которых несли свой бесконечный караул молчаливые каменные фигуры. Муромец проскочил между ними и выехал на широкую, разбегавшуюся в стороны площадь, в центре которой стремительно улетал в выцветшее от электрических огней московское небо недавно установленный гигантский металлический Гагарин.

Чернецкий уже ждал его, выразил желание самому сесть за руль. Муромец только плечами пожал: хочешь сам управлять этой колымагой – ради бога. Некоторое время они покружили по Москве – Мише надо было почувствовать машину, приноровиться к ее выкрутасам.

В 3.45 они уже подъезжали к посту ГАИ на въезде в Москву. Ночь была ветреная, но теплая. Темная Москва пахла вокзалом, дорогой, скрытой опасностью.

Миша заглушил мотор метров за двести до поста. В предрассветной полутьме ярко освещенный пост ГАИ просматривался хорошо: сине-белая будка, рядом припаркована милицейская «копейка», за рулем которой клевал носом жирный мент в серой форме. Второй топтался рядом, курил.

– Не спят, суки, – цыкнул Муромец. – Остановят твоих, сто пудов остановят.

– Прорвемся, – весело отозвался Чернецкий и, вытащив из бардачка, вручил Ивану пустую пивную бутылку. – Сейчас, как поравняемся с ними, размахнись как следует и шмальни бутылкой прямо в их тачку.

– Ты че, упал? – просипел Муромцев. – Я че, больной, что ли, нарываться?

– Да успокойся ты, все продумано, – оскалился Мишаня. – Бросай бутылку и держись крепче.

Он ударил по газам и понесся прямо на мусорскую машину. Сонный гаишник за рулем, услышав рев мотора, поднял голову, прищурился, вглядываясь в утренний сумрак. Второй уже был наготове, размахивал жезлом. Муромцу план Чернецкого показался безумием, чистой воды идиотизмом, но бешеный азарт нового знакомого так заразил его, что, не отдавая себе отчета в том, что делает, он покрепче сжал горлышко бутылки, примериваясь к броску. «Москвич» прошел почти рядом с «копейкой», и Иван, размахнувшись что было сил, швырнул бутылку ровно в лобовуху машине. Зазвенели разбитые стекла, полетели осколки.

– Ты че, ох…л, тварь! – взревел жирдяй.

Но «Москвич» лихо пронесся мимо. Находившийся рядом с автомобилем гаишник, недолго думая, вскочил в «копейку», напарник включил зажигание, и машина, взревев сиреной, понеслась за уходящим в сторону области ржавым «Москвичом».

– Ты больной, придурок! – орал Муромец, оглядываясь назад. В темноте мелькали красные и синие вспышки, «копейка» висела у них на хвосте. – Они же нас порвут!

– Не ссы в компот! – гаркнул Миша. На висках его выступила испарина, но глаза были сумасшедшими и веселыми.

Машина круто сдала влево, но Иван уже успел засечь боковым зрением, как неприметный грузовик тихо, не привлекая внимания, прошелестел под мостом в Москву. Итак, дело было сделано. Водитель проедет мимо поста, и никто его не остановит, потому что гаишники унеслись в ночь за охреневшими хулиганами. Теперь ему только свернуть к рынку, а там Толян, продавец, его встретит. Осталось всего ничего – унести ноги самим!

«Москвич», взвизгнув тормозами, вписался в поворот и, громыхая, полетел по проселочной дороге. Фары Чернецкий вырубил и несся почти наугад. Хорошо, что успел заранее несколько раз объехать округу, изучить все улицы, повороты и тупики.

– Белый «Москвич» 46–60, прижмитесь к обочине! – вопил в матюгальник жирдос.

– Угу, щас, – пробормотал Миша. – Голос не сорви, гражданин начальник.

Он снова круто вывернул руль и въехал в деревню. Пронеслись за окнами приземистые голубые и зеленые домики с потемневшими от времени резными наличниками на окнах. Пролетела высокая церковная колокольня из красного кирпича со снесенным в послереволюционное время куполом – сейчас здесь располагался лимонадный завод. «Москвич» объехал замызганное сельпо с протянувшейся через всю витрину трещиной.