Познакомившись с Иштваном, она не задала ему ни одного из обязательных вопросов: нравится ли ему Индия, надолго ли он приехал, кем, собственно говоря, был в Европе? Кем был? Другими словами — чем он владеет: землей, фабриками, домами, акциями… Сотрудник посольства, зависящий от мнения начальства, капризных оценок других чиновников. Это здесь значения не имело. Он был просто молодым поэтом, симпатичным мужчиной, который сюда приехал на какое-то время, перелетная птица, его рады были видеть в своем обществе скучающие красавицы.

Иштван ловил робкие, многозначительные взгляды, ах, как медленно опускались подкрашенные темные ресницы, подающие другим девушкам сигналы, что неплохо было бы сделать молодого советника одним из готовых на все поклонников. Поэтому он предпочитал держаться на известном расстоянии, что позволяло ему, вовремя отойти, избежать унижений, слов, жестов, подтверждающих, что разделяющая его и этих девушек граница непреодолима.

— Смотри, Иштван, — предупреждал его секретарь посольства Ференц, — смотри, чтобы ты не стал предметом сплетен, иначе конец… Напишут на тебя донос, отзовут, испакостят характеристику и будешь годами протирать штаны за письменным столом в министерстве, вместо того, чтобы иметь возможность посмотреть мир.

— Так мы же все время бываем вместе, на одних и тех же приемах, ты же видишь, как я…

— Вижу, вижу, как к тебе high life [2] липнет…

— Я же это делаю для вас, а не для себя. Вызвать симпатию к себе — одна из обязанностей дипломата. Даже если я уеду следующему будет легче, гнездышко ему выстилаю.

— Я ведь только напоминаю, как бы ты не выпорхнул отсюда слишком быстро.

Иштван насмешливо улыбнулся.

— Я же делаю то, что все, и ничем от вас не отличаюсь.

— Изображаешь из себя холостяка, а у нас тут жены. Какие бы они там ни были, но в любом случае мы можем спокойно смотреть на индийских красоток…

Время от времени в посольстве начинали вести пространные разговоры о коже здешних женщин, шероховатой на ощупь, о блестящих и жестких волосах, похожих на конские гривы, о сложных любовных играх. Иштван догадывался, что сослуживцы хотят узнать, как далеко он зашел в своих отношениях, есть ли уже у него опыт. Тогда, вопреки здравому смыслу, он замолкал, старался переменить тему разговора, отсылая их к «Камасутре» в английском переводе, иллюстрированной фотографиями каменных скульптур, украшающих Черную пагоду.

— Смотри, Иштван, береги себя, не попадись, — шутя грозили коллеги.

— Я чувствую себя в полной безопасности, поскольку вы все за мной следите, — отвечал он.

Грейс Виджайяведа высшее образование получила в Англии.

— Она сама хотела, вот я ее и послал туда, раз она не вышла замуж за англичанина, деньги выброшены на ветер. Здесь ей ни судьей, ни адвокатом не стать, так зачем девушке изучать право? — ворчал отец. — Естественно, я могу себе позволить выполнить ее капризы… Но, конечно, в пределах разумного.

Иштван с трудом мог поверить, что тучный, лысоватый хозяин ткацких фабрик в Лакхнау является отцом небольшой, спортивного вида девушки. Седой, словно светящийся, венчик волос, добродушно-хитроватое желтое лицо. Правда, большие, теплые глаза цвета растопившегося на солнце шоколада такие же, как у дочери. Старый фабрикант обычно сидел, скрестив ноги и раздвинув толстые бедра, они были видны из-под несвежего дхоти. Он предпочитал легкую традиционную одежду шерстяным брюкам.

Отец Грейс был крупным деятелем партии Индийский Национальный Конгресс, когда-то у него ночевал сам Ганди, скрываясь от полиции. Виджайяведа умел хорошо продать свое несколько легкомысленное прошлое. Он получал большие доходы, прикрываясь благородными словами, что для Индии нужно работать в поте лица, развивать промышленность. Пока ткацкие фабрики принадлежали англичанам, он с ними яростно боролся, используя все возможные методы. А когда собрал пакеты акций и выкупил имущество у иностранцев, его уже не смущало, что он поступает точно так же, как колонизаторы.

— Я индиец, сын этой страны, а не какой-нибудь пришелец, — объяснял он Иштвану, — а это принципиальная разница. Возможно, скоро придет и ваша очередь, — мрачно предрекал Виджайяведа. — Захватите здесь власть, вы, коммунисты, а фабрики уже будут стоять… Придете на готовенькое.

Иштван любил над ним подтрунивать, красочно описывая, как в Венгрии делили землю, экспроприировали фабрикантов. Старик жадно слушал, давал себя попугать, чтобы потом с еще большим удовольствием почувствовать свою абсолютную власть над тысячами голодных, послушных рабочих. И с тем большим удовольствием выпивал после этого еще виски со льдом.

Грейс с изяществом носила сари, но все же, обвитая тканью, выглядела не очень естественно. Иштвану больше нравилось смотреть на нее в клубе, когда она появлялась там в костюме амазонки, в вишневом фраке, желтом жилете и черной длинной юбке. В седле Грейс сидела свободно, немного бравируя.

Тереи с детских лет привык к лошадям; ездил с пастухами в степь. В конце лета табун дичал, жеребцы кусались, вставали друг против друга на дыбы, лягались. Конские гривы были полны чертополоха и цепляющихся колючек репейника, даже их шерсть пахла дымом и ветром.