Шрифт:
— Кто?
— Тангитаны.
— Откуда?
— Из Ново-Мариинска.
— Торговые люди?
— Нет, совсем новые люди.
— Американцы?
— Двое русских, а один чуванского [13] племени человек: хорошо и по-чукотски и по-русски говорит. Новая власть.
— Новая власть? — удивился Кагот, вспомнив свои недавние размышления. — От кого эта власть?
— От бедных, — почему-то шепотом ответила Каляна.
Из яранги вышел мужчина.
— Еттык! — сказал он по-чукотски. — Однако знакомиться будем. Анемподист Парфентьев я, из Ново-Мариинска, из Анадыря.
13
Чуванцы — жители Анадыря, потомки первых русских землепроходцев и древнейших местных жителей — юкагиров.
Кагот пристально вглядывался в гостя.
— Охота, видно, успешная была? — спросил Анемподист.
— Нерпа есть, — коротко ответил Кагот. — Только разводья далеко от берегового припая, полдня надо идти до открытой воды.
По внешности Анемподист Парфентьев одинаково мог быть отнесен и к русским и к чукчам. Черты обоих народов присутствовали в его внешности как-то раздельно. Глаза узкие, а нос крупный, не такой, как у местных жителей. Кожа светлая, волосы же иссинячерные, прямые, вылезающие из-под легкого, надеваемого под большой меховой капюшон малахая.
Кагот достал изогнутый кусок оленьего рога и принялся выбивать из торбасов снег. Он это делал очень тщательно, чтобы в обуви, особенно между подошвой и верхней меховой частью, не осталось ни одной снежинки. Тогда торбаса прослужат долго и не будут промокать. Пока выбивал снег из одежды, думал, что за народ прибыл.
Если это тангитаны, то почему они не остановились у норвежских путешественников?
С неспокойным сердцем Кагот вошел в чоттагин.
Новоприбывшие гости сидели у огня и пили чай.
— Здравствуй, хозяин! (Анемподист перевел русские слова) — сказал тот, что помоложе, с желтыми волосами, в которых причудливо плясал огонь от костра.
Кагот, молча кивнув, уселся рядом на китовый позвонок.
Каляна втащила нерпичью тушу и положила ее возле костра, чтобы она быстрее оттаяла. Острым женским ножом с широким лезвием — пекулем — она вырезала наполненный ледяной жидкрстью глаз и, слегка надрезав, подала Айнане, с вожделением ожидавшей самое сладкое чукотское лакомство. Кагот придвинул к себе закопченный чайник и взял свою чашку, оплетенную тонкими ремешками.
Он сделал несколько больших глотков, чувствуя, как тепло начинает проникать в него. Только после этого он степенно спросил:
— Далеко ли держите путь?
— Едем мы издалека, с Анадыря-реки, уже давненько, как только выпал первый снег, — ответил Анемподист. — Алексей Першин, — он кивнул в сторону желтоволосого товарища, — остается здесь, в вашем селении, а мы с Николаем Терехиным двинемся далее, к устью Колымы, а оттуда в Островное, поближе к ламутскому народу.
Терехин на вид был много старше Першина, черноволосый, с маленькими, аккуратно подстриженными усиками. Он был очень худой, и скулы на его щеках, казалось, вот-вот прорвут тонкую кожу.
— По каким делам путешествуете? — спросил Кагот, помня те слова, которые ему успела шепнуть Каляна.
— Главное наше дело в том, чтобы передать людям Чукотки весть о том, что в России победила социалистическая революция и установилась власть трудового народа в лице главной политической силы — партии большевиков, — ответил Алексей Першин, и эти слова в устах Анемподиста Парфентьева прозвучали на чукотском языке так:
— Большая новость путешествует сейчас с нами: во всей российской земле самые бедные стали самыми сильными.
— Как это им удалось? — удивился Кагот.
— Что удалось? — переспросил Анемподист.
— Бедным стать самыми сильными?
— Под руководством новых людей, — объяснил Анемподист, — большевиков.
— А кто эти большевики? — продолжал допытываться Кагот.
— Из бедных — мудрейшие! — ответил Анемподист.
В его устах длинные фразы русского удивительным образом сокращались, вмещались в два-три чукотских слова.
— Ничего не пойму, — пожал плечами Кагот. — Какие же они мудрейшие, если они до сих пор терпели власть богатых? Или они неожиданно прозрели?
— Вот именно так — прозрели, — кивнул Анемподист. — С помощью большевиков.
Кагот догадался, что Анемподист сам не больно много знает о новой власти и в особенности о большевиках, и подумал про себя: зачем этому анадырскому чуванцу вмешиваться в дела тангитанов? Наверное, они сами разберутся между собой, где у них власть бедных, а где сила богатых. Но вслух об этом не сказал. Он вышел из яранги и принес большой котел, куда налил свежей, натаянной из пресного льда воды, чтобы сварить в нем нерпичье мясо.