А затем они перешли на свою лодку, оставив карфи дрейфовать по волнам. На тела погибших сразу же начали слетаться чайки.

Когда Гуннхильд узнала о случившемся, у нее потемнело в глазах.

Вынырнув из мятущихся глубин, она уставилась невидящим взглядом в бессердечно яркий день. «Рёгнвальд! — мысленно взывала она. — О Рёгнвальд, мужчины умирают, и слишком часто бывает, что матери, выносившие их, закрывают им глаза. Но чтобы так рано, Рёгнвальд, так рано!» И ее нет рядом с ним, он брошен морским птицам…

А к ней поступали все новые и новые известия.

Высадившись на Хердле, Эгиль со своими людьми отправился прямиком на ферму. Ториру Бородатому удалось заблаговременно заметить их появление и вместе со всеми своими домашними укрыться в лесу. Пришельцы разграбили хутор, вернулись на корабль и приготовились к отплытию.

Пока команда дожидалась попутного ветра, Эгиль был занят другими делами.

Когда же подул ветер, он поднялся на скалу, глядевшую в сторону материка. В одной руке он держал только что срубленный длинный крепкий ореховый кол, а в другой — лошадиную голову. Стоя на скале, о подножие которой, стеная, разбивались волны, под все скорее набегавшими с востока облаками, грозившими обрушиться проливным дождем, он прикрепил голову к палке и поставил кол вертикально.

— Здесь я ставлю знак презрения и обращаю его проклятие против короля Эйрика и королевы Гуннхильд! — оглушительно крикнул он. Мертвые глаза лошади смотрели на холмы, смутно вырисовывавшиеся по ту сторону пролива. — И еще я обращаю это проклятие против всех обитателей этой земли, да будут они скитаться, словно полоумные, и да не найдут они дороги в свои дома, пока не прогонят короля Эйрика и королеву Гуннхильд из страны.

Он втиснул кол в узкую расселину; голова, не мигая, смотрела в сторону Норвегии. Затем Эгиль ножом вырезал на палке руны и вернулся на корабль, к своей жене. Не обращая внимания на приближающийся шторм, его команда подняла парус и направилась в океан, в сторону Исландии.

Гуннхильд знала, что он сотворил темное и могущественное заклинание. Лошадь была главным из жертвенных существ после человека, а на руках Эгиля было много человеческой крови. Она думала, что скорее всего рунами были записаны те две ниды, в которых он призывал на короля и королеву гнев богов. Для каждой половины стиха потребовалось бы три раза взять все те руны, ради которых Один девять ночей висел на мировом древе.

Но она знала, что существуют и другие силы, силы бубна, заклинательной песни, колдовской пляски, чародейской еды, собранной в диких местах, и зелий, которые следует варить в одиночестве; эти силы произрастали из черной влажной земли и нисходили от луны, чтобы освободить душу от тяжести тела и направить в цель оружие, которое никогда не дает промаха. У нее оставалось шесть сыновей, а в утробе рос седьмой. Ее мужчина владел королевством.

Когда-нибудь они смогут отомстить.

Весь Бокна-фьорд и его берега были заполнены кораблями. Ежедневно пешком и верхами сюда приходили люди — наемные работники, земледельцы, бонды; лишь немногие из них имели какие-то доспехи, кроме шлема, щита и кожаной куртки, зато у всех были копья, топоры, мечи, луки, пращи. Это ополчение было самым большим, какое Эйрик мог на законных основаниях собрать в подчинявшихся ему областях, или же, вернее, самым многочисленным из всех, какое было в силах прокормиться, пока он мог законно удерживать всех этих людей в войске.

Ярлы, лендрманны, хёвдинги и их дружинники были вооружены до зубов и снаряжены наилучшим образом. Брели вьючные лошади, скрипели телеги. На берегах пестрели шатры, окруженные мешками и одеялами тех, у кого палаток не было. Дымили и стреляли искрами костры, мясо шипело на вертелах или варилось в котлах, на угольях жарилась рыба. От одного долгого летнего дня к другому нарастали шум и суматоха, так что в конце концов даже самые холмы начали походить на муравьиные кучи.

А затем затрубили рога, люди столкнули корабли в воду и вскарабкались в них, подняли мачты и натянули снасти. Выйдя в море, корабли украсились парусами — над волнами закачалось множество цветных полотнищ. Поднялся попутный ветер, стремившийся к юго-востоку, он все крепчал и набирал голос. Волны играли перед форштевнями, потряхивали белыми гривами. Паруса напряглись, снасти застонали, кили глубже зарылись в воду. Свет слегка померк. Но все же облака не сливались в сплошной покров и быстро пролетали по небу. Ночи все еще были светлыми. В непродолжительных серебристо-серых сумерках было хорошо видно землю, острова, подводные камни. На второе утро тянувшаяся с востока земля оборвалась, и все кормчие переложили рули направо.

Ветер слегка утих, но при этом свернул еще сильнее к западу, неся флот по длинным волнам с пенными шапками прямо к Скагерраку; паруса были надуты, но брать рифы не требовалось. Пожалуй, самой большой заботой было удерживать быстроходные суда, чтобы они не убегали от самых медлительных. Корабли с драконьими головами, лебедиными головами, лошадиными головами, бычьими головами неслись к Осло-фьорду.

— Хотелось бы узнать: это не королева ли Гуннхильд наворожила нам такую погоду? — вполголоса проворчал один из воинов себе в бороду.

— Никто не скажет, что погода плохая, — откликнулся другой. Впрочем, его смех прозвучал не слишком весело.

Когда же флот поравнялся с устьем залива, ведущего к Тунсбергу, ветер ослабел и вскоре совсем утих.

— Здесь мы остановимся, — сказал Эйрик, — немного поспим и пешком отправимся на войну.

Никто не подумал о том, чтобы организовать лагерь по правилам. Воины отдыхали на кораблях под тентами или же на берегу под открытым небом. Зато повсюду, в низинах и на холмах, горели огромные костры, словно это был канун летнего солнцеворота.