И Настя ждала и надеялась.

Утром, просыпаясь, с надеждой думала — нынче! Засыпала вечером, говоря себе: завтра, завтра, это будет завтра...

А из Петербурга, точно из другого, неведомого, но блистательного мира, смутно доносились сюда, в девичью, вести и о Фёдоре Григорьевиче, и о Якове Шумском, о Ване Нарыкове, о других её товарищах... Вести были хорошими, весёлыми. И Настя радовалась, что даже царице понравился их ярославский театр. А могло ли быть по-иному?

...Между тем Фёдор Григорьевич в Петербурге снова пытался помочь Насте. Он обратился к самой Елизавете. Просил её высочайшего изволения потребовать из Ярославля у тамошнего помещика Сухарева его крепостную девушку Анастасию Протасову. Эта девушка обещает быть замечательной русской актрисой, красой и гордостью российской сцены...

Елизавета Петровна подумала, помолчала, а потом чуть повела красивыми плечами и кинула, смеясь:

— Чем тебе Ваня Нарыков плох? Худо разве женские роли играет?' А ты хочешь крепостную. Фу!

А в другой раз, когда Волков снова начал о том же, царица и слушать не пожелала.

Об этом Настя не знала и знать не могла. Но зато, когда к её господам пришёл Иван Григорьевич Волков — брат Фёдора Григорьевича, она вся затрепетала от счастья. Поняла, кем прислан. Румянец проступил на её щеках. Дыхание захватило. Глаза вспыхнули надеждой...

Так оно и было. Иван Григорьевич Волков пришёл к Сухаревым по поручению брата. Пришёл предложить Никите Петровичу выкуп за Настину вольную.

Деньги Сухаревым были очень нужны. И Никита Петрович уже прикидывал — сколько бы ему взять с Волкова. Однако без Лизаветы Перфильевны такие дела самолично им не решались.

Но Лизавета Перфильевна даже не вышла в зальцу, где Иван Григорьевич ждал ответа. Через служанку велела передать: перед богом отвечает она за своих людей и крепостных продавать не станет.

Когда Настя узнала о решении барыни, она ничего не сказала, только тихо заплакала...