Полковник договорился с начальником гарнизона, начальник гарнизона назначил офицеров и изобразил суд. Военно-полевой суд, который постановил повесить Мэхки.

Кто во всем мире мог наказать полковника? К кому мог обратиться Зелимхан, чтобы наказали полковника? К начальнику области? Но начальник области уверен, что Зелимхан сам первый отступил от закона и что, поэтому хотя бы, Зелимхан не может жаловаться на беззакония властей. Полковник знал, что начальник области смотрит на вещи именно так. Полковник был спокоен за стенами крепости. Что из того, что Зелимхан внутри их убил Турченко. Турченко без охраны жил у себя дома. А у полковника целый взвод. Захочет два взвода — будет два. Три — три.

Один сектор крепости Ведено не обнесен стеной. Вместо степы крутой обрыв оврага, глубокого и широкого, каменистое и гладкое дно которого, как ладонь с узкой складкой прозрачного ручейка. Крепостной обрыв оврага заткан колючей проволокой, по крепостному обрыву оврага спускается к ручейку крутая галерея. Другой берег оврага тоже обрывистый. Вражеский он. В одном месте прикрыт он одеялом кустарника. А дальше открытая поляна, сочная от зелени травы и одиноких деревьев, еще дальше сливающихся с лесом, с горами.

В крепости парк. Вековой, тенистый. В нем скамеечки. Одна над обрывом. Полковник любил сидеть на ней, смотреть на дно оврага, на горы дальние и близкие, которые надо покорить, на которые надо еще так много труда, государственного, петербургского.

Утром полковник выкупался. Утром полковник позавтракал и пошел в парк. Погулять, прежде чем идти в душный кабинет своего управления. С телохранителем пошел. Задумался на скамеечке и очнулся, когда пуля ударила в ствол ближайшего дерева.

— Не в нас ли стреляют? — пошутил полковник и обернулся на выстрел.

Тогда вторая пуля ударила в висок полковника:

выстрелив в дерево, Зелимхан заставил полковника обернуться, чтобы попасть в него наверняка, чтобы в висок попасть.

Кто мог восстановить справедливость в Чечне? Начальник области? Нет. Царь? Тем более нет. Зелимхан, только Зелимхан своею твердой рукой, своим метким глазом.

Читатель помнит зелимхановское дуа — молитвенную импровизацию Зелимхана: «Если я задумаю дело праведное, то укрепи мою волю: сделай глаз мой метким и руку твердою». Зелимхан попал в висок полковнику за 400 шагов. Зелимхан мыслил примитивно: попал, значит совершил праведное.

Все зелимхановские дела были праведные. Мэдди, как о чудесном, рассказывает, что, задумав повое предприятие, отец ложился спать па левый бок и только наутро такого сна сообщал близким свое бесповоротное решение, которое всегда было в зависимости от сновидения. Мэдди не знала курса нервных болезней, близкие тоже не знали. И такое предвидение они почитали за сверхъестественное, заключенное в зелимхановской оболочке.

Все зелимхановскне дела были праведные. И вес же не выдерживал Зелимхан. Все же овладевали им настроения мрачные, смертельные. Тогда он ненавидел людей, себя ненавидел. Кричал, точно от боли.

— Для чего меня родили на свет? Я же готов быть бедняком в полной безвестности. Готов прервать свою жизнь. Но аллах запретил мне прекращать ее тяжелое бремя.

И оставался жить, чтобы докончить начатое.

Ведь он был большим общественником, большим оратором. При конкуренции родов в Чечне мужчина должен быть тем и другим. А он должен был молчать. Должен был таить свое искусство в лесных дебрях, в пастушеских кошах.

Ведь он был красив. По-чеченски красив, по-мужски. Не так лицом, как станом и плечами в косую сажень. Не даром всплакнула как-то Бици, провожая его, глядя вслед:

— Такой красивый, такой красивый, и должен скрываться от людей.

Близкие часто уговаривали Зелимхана. Дышпн-веденская двоюродная сестра Деши Заракаева уговаривала Зелимхана бросить это. Попросить начальство, чтобы простили его, и зажить мирно.

Зелимхан раздумывал. Не одна Деши советовала ему бросить. Многие.

— Попробуй-же.

Попробовал Зелимхан. Результат пробы опубликовал владикавказский «Терек». Опубликовал в редакции, заготовленной канцелярией губернатора:

«Несколько времени назад вр. генерал-губернатором г.-л. Михеевым было получено от знаменитого абрека Зелимхана письмо, написанное на арабском языке.

Выражая желание сдаться в руки властей, Зелимхан в письме указывал, что он стал абреком благодаря несправедливости отдельных представителей окружной администрации и потому, что видел вокруг себя зло. Вместе с тем он просил генерала Михеева взглянуть на его дело беспристрастно и помиловать его.

В ответ на это письмо генерал-губернатор разослал начальникам всех округов области, за исключением Нальчинского, следующий циркуляр: