Лет в двенадцать я впервые задумался о смысле жизни. Все праздники мы обычно отмечали на квартире у сестры моей матери. Для меня это значило, что я проведу их в обществе старшего двоюродного брата, который был тогда для меня кумиром. У взрослых собиралась своя компания — сестры, братья, родители, друзья. У нас своя, сугубо мужская: брательник, на четыре года старше, и ещё двое пацанов, чуть младше меня. Взрослые пили, ели, танцевали, перемывали кости знакомым и друг другу, и кончалось это почти всегда ссорой и обидой, хотя и выпивали немного. Мы сидели в другой комнате, слушали музыку, играли в карты или «монополию», и нас эти разборки, по большому счёту, не касались.

Но однажды мне вдруг открылась пугающая перспектива моего будущего. Вот закончу я школу, техникум какой-нибудь, женюсь, буду ходить на работу, иногда будут какие-то развлечения — такие вот праздники, в конце которых амбиции людей заставляют их только ругаться... И это всё? Это вся жизнь?! Какое-то бессмысленное существование. Я не хочу так! Не знаю, как надо, но и так не хочу!

Сидя очередным летом на печке в деревне и изнывая от скуки, я читал всё, что под руку попадалось. Попались старые пожелтевшие газеты. В одной из них говорилось, что в Ленинграде есть община кришнаитов. Когда они приходят на свои собрания, то переодеваются в традиционные индийские одежды, называют себя другими именами, песни поют, благовония воскуряют... Статья была написана в негативном тоне (шла середина восьмидесятых) со слов женщины, у которой туда ушла дочь с маленьким ребёнком. Но первая мысль, появившаяся у меня по прочтении, была: «О, эти ребята живут в Питере! Надо бы их найти».

Позже, в 1990-м, мы с ребятами из техникума пару раз ходили на лекции финских евангелистов в СКК, в Парке Победы. В тот раз я увидел их — около метро стояли два здоровых парня в оранжевых одеждах, их головы были обриты так, что, казалось, сияли, они показались мне великанами, хотя и сам я под метр девяносто. Люди шли толпой послушать финского проповедника, главным образом, как и мы с целью получить обещанную бесплатную Библию, такие подарки ещё были редкостью. Начало 90-х было отмечено перестройкой, крушением «системы», всплеском духовности и ожиданием перемен, ведущих к светлому будущему, казавшемуся таким близким... А эти ребята раздавали сладости с больших деревянных поддонов, казались совершенно невозмутимыми и выглядели как пришельцы с другой планеты. Но я был в компании однокурсников, мы торопились, и я прошёл мимо, отложив в уме на полочку: «Надо, надо будет найти этих людей и познакомиться поближе».

Проповедь евангелиста мне понравилась. Я согласился, что, да, Бог нас любит, заботится, и надо бы строить жизнь по Его законам. Начал читать подаренный Новый Завет. Пытался перестать ругаться матом... Но, в целом, жизнь моя мало изменилась. Тут надо отметить, что в свои 17 я не пил, не курил и даже не собирался, иногда «качался» и несколько лет занимался рукопашным боем и каратэ.

Ещё через полгода парень, с которым мы вместе учились в школе и жили рядом, сообщил, что его старший брат «стал йогом» — встаёт в четыре утра, обливается холодной водой, читает мантру на чётках и читает книги про йогу. На эту тему я тоже хотел что-нибудь почитать и попросил: «Спроси, если разрешит, я бы взял почитать на недельку», — не рассчитывая, впрочем, на положительный ответ — мы были знакомы, иногда вместе выгуливали их собаку, и я сомневался, что он позволит. К моему удивлению, через пару дней Сашка позвонил: «Брат сказал, что даст книги, заходи». Я пришёл к ним, зашёл в его комнату и был поражён произошедшими с ним изменениями, я не видел его два-три месяца, и сейчас передо мной стоял совсем другой человек, внимательный и готовый поделиться всем самым ценным, что у него есть. И он показал мне книги. Я рассчитывал увидеть брошюрки про йогу, которые начали появляться на лотках, но увидел Бхагавад-гиту с Кришной и Арджуной на обложке. И я тут же почувствовал: «Вот! Вот оно, что я так долго искал!» Я засел читать книгу и в этот же день, прочитав приложение «Йога приёма пищи», перестал есть мясо.

Вообще книги Шрилы Прабхупады читались просто удивительно! Глубокая философия, но подана так, что читать её было очень интересно, и аргументы неоспоримы. В «Гите» говорилось, что есть четыре типа людей, обращающихся к Богу. Один из них — любознательные. Это как раз про меня.

Но важность духовной практики я оценил и начал повторять мантру на чётках, 16 кругов, съездил в храм раз-другой, и это стало моей повседневной практикой.

Оказалось, что духовное имя даётся при получении посвящения у гуру, духовного учителя. Прошёл год моего пребывания в движении «Харе Кришна». Я продолжал учиться в техникуме, подрабатывал дворником, а в свободное время продавал книги Шрилы Прабхупады. За этот год я успел увидеть около десяти гуру, приезжавших к нам. Все они трогали сердце искренностью и духовной чистотой. Хотелось идти за ними, обретая такую же чистоту и служа миру. Но был ещё один гуру, которого я не видел, в дни его приезда я «отрабатывал практику», собирая картошку в совхозе. Про этого духовного учителя говорили, что во время его киртанов пол ходуном ходил, так все отплясывали. А истории рассказывал, животы все от хохота понадрывали. Не в этом, конечно, суть духовной жизни, она очень серьёзна, но ведь и духовного разнообразия тоже хочется. Я стал слушать лекции этого гуру в записи и понял, что они вдохновляют меня на духовную жизнь сильнее других, затрагивая что-то глубоко в сердце. Это был Индрадьюмна Махарадж. Он должен был приехать в июне 92-го. Я сказал себе: «В этот приезд надо присмотреться к нему внимательнее, послушать лекции. Не нужно слепо бросаться вперёд: выбор гуру очень важен, за этим человеком тебе идти всю жизнь. Ну, а к следующему его приезду можно будет что-то решить».

Он приехал на праздник колесниц, Ратха-ятру, и был в огромном воодушевлении. Я не знал тогда, что на протяжении многих лет он сам является организатором этого фестиваля в разных странах, от Франции до Южной Африки. К вечеру этого дня сомнения полностью оставили меня, «подобно тьме, уходящей с восходом солнца». На следующий день я получил пранама-мантру (молитву поклонения духовному учителю), а через два года посвящение, но об этом позже.

Последний год учёбы я посещал техникум с обритой головой и в дхоти. Раньше, оправляясь из техникума на харинаму на Невский, я переодевался в коридоре. Но задумка ходить так постоянно была. Останавливала только мысль: не будет ли это просто «выпендриванием» с моей стороны. Но когда я советовался с духовным учителем, стоит ли мне оканчивать техникум, потому что работы по моей специальности всё равно не найти, то гуру сам заговорил об этом. Мне оставалось учиться ещё год, духовной практике это не мешало, поэтому гуру посоветовал доучиться, но спросил:

— И ты ходишь в колледж с обритой головой? Я сказал:

— Да.

— А в дхоти!

— Нет.

— Почему? Если голова всё равно обрита, почему бы не одеть дхоти? Я, конечно, не настаиваю, но почему бы тебе не попробовать? И ещё, если ты будешь учиться, ты должен быть лучшим!

Он приводил эти аргументы, думая, что я колеблюсь, я же просто онемел от удивления — это было именно то, что я и сам хотел сделать, и потому не сразу нашёл, что ответить. Поэтому весь четвёртый курс я ходил в техникум в традиционной одежде индийского монаха. Учитывая то, что на потоке из четырёх групп я учился лучше всех, никаких нареканий у преподавателей это не вызывало. Некоторые из них, заинтересовавшись, купили книги, кто-то брал почитать, а всех ребят из группы я в свободную пару сводил в наше вегетарианское кафе «Говинда». Двое ездили со мной в храм. Один из них (маленький, но ужасно прожорливый) сказал: «О, если бы меня так кормили постоянно, никакого мяса было бы не нужно!» Напомню, это было начало девяностых, когда даже масло и сахар были по карточкам, и быть вегетарианцем в понимании обычных людей означало: быть вечно голодным.

Техникум я закончил с красным дипломом и обрадовался ожидаемой свободе. Я собирался идти жить в храм, хотя это и вызывало бурный протест матери. Но, как говорится: «Хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах». У меня был свой план, у Кришны — Свой. Мы жили в коммуналке, её стали расселять. Для этого понадобилась справка из военкомата. Техникум я закончил, мне было девятнадцать, но ни одной повестки мне не приходило. Мать пошла в военкомат за справкой, и её там чуть не расцеловали. Оказалось, меня не было в списках. И когда другие призывники пытаются прятаться, этот дурачок сам в лапы идёт. Мать пыталась меня «отмазать» тем, что отчим был инвалидом и не мог оставаться один с маленьким ребёнком (младшему братцу тогда было четыре года), но, посочувствовав и поахав, нам сказали, что под статью Устава эта ситуация не подходит, и меня забрали.