Это, пожалуй, был один из очень немногих генералов, желавших помочь Сикорскому в его работе. Он видел и понимал нагромождавшиеся трудности, пытался их устранять. Поэтому, между ним и сторонниками санации, находящейся в Париже, возникали большие трения. Пашкевич хорошо понимал всю глубину трагизма нашего тогдашнего положения, он лучше других разбирался в общих проблемах, хорошо ориентировался в обстановке. Будучи когда-то начальником известной Варшавской школы подхорунжих, он благосклонно относился к молодежи, видя в ней опору для планов Сикорского. Поэтому пользовался у молодых огромной симпатией и доверием.

Генерал встретил меня очень приветливо.

Разговаривали мы о Польше, в частности о подборе людей на пограничных пунктах. За последнее время произошло несколько провалов во время перехода границ. Организация дела была явно плохой. Генерал возмущался тем, что ему мешают работать. Особенно сокрушался по поводу второго отдела, личный состав которого сохранился без изменений и старался все захватить в свои руки и, имея своих людей на местах, делал это довольно легко. К этим людям генерал явно не питал доверия и обещал на этом участке произвести изменения.

Я выразил свои опасения и сомнения по поводу этого, учитывая проводимую санацией борьбу за посты. Генерал разделял мое мнение, сожалея о том, что в Польше почти все важные посты уже перешли в руки санации.

В это время я познакомился с ксендзом-епископом Гавлиной, который проявлял большую активность, но не столько в области духовной, сколько в области политической.

Воспитанник немецких школ, он принимал участие в первой мировой войне как капрал в одном из полков немецкой армии. После войны Гавлина вернулся во Вроцлав и там окончил высшее учебное заведение. Получив посвящение в сан ксендза, он приехал в Польшу. Сначала он выполнял обязанности секретаря кардинала Хлонда, а затем был настоятелем одного из силезских приходов.

После ухода епископа Галля с поста главы военного духовенства и некоторых хлопот и столкновений с военными кругами по предложению кардинала Хлонда епископ Гавлина, наконец, был назначен шефом католических пастырей в армии. Благодаря ходатайству кардинала Хлонда в Риме он получил митру епископа.

Епископ Гавлина оказался довольно податливым инструментом лагеря легионеров. Он сразу же провел чистку среди католического духовенства в армии, снимая с должностей тех капелланов и деканов, которые, по его мнению, не особенно ревностно проводили санационную политику. С тех пор епископ Гавлина принимал весьма активное участие в политической жизни сначала в работе санационно-легионерского лагеря, а затем «Озона». Выступал с рядом проповедей, в которых воспевал хвалебные гимны в честь господствующего режима и руководящих деятелей Польши и прежде всего Рыдз-Смиглы.

После сентября, оказавшись во Франции, епископ Гавлина усиленно добивался расположения Сикорского, заверяя его в своей лояльности, что позволило ему сохранить занимаемую должность главы духовных пастырей в армии как «епископа полевых польских войск». Он сумел так вкрасться в доверие, что вскоре вошел в состав первой Рады Народовой, созванной Сикорским во Франции. Таким образом, он обеспечил себе свободу действий и большие возможности. Сначала тихо, а потом все активнее он стал помогать санации и брать ее под защиту. Как говорит молва, он принимал даже деятельное участие в так называемом «комитете защиты чести маршала Рыдз-Смиглы», созданном бывшим начальником второго отдела во время господства маршала его любимчиком полковником Смоленским.

Епископ состоял в дружбе и с нынешним начальником второго отдела подполковником Тадеушом Василевским и с его заместителем подполковником Гано. Они представляли весьма активные круги в работе по восстановлению через санацию влияния в правительстве и армии. Кроме того, они принимали участие в возрастающих атаках на верховного главнокомандующего.

Примерно 20 декабря я был приглашен Сикорским в Ангерс, вернее в маленький замок, находящийся в нескольких километрах от Ангерса. Это был старый охотничий замок какого-то французского графа, очень красивый, расположенный в живописной местности. Французское правительство передало его в распоряжение Сикорского, чтобы он в свободное время мог отдохнуть вдали от гомона и шума большого города. В Ангерс я приехал во второй половине дня. Пошел в здание президиума совета министров, которое, собственно, являлось резиденцией правительства Речи Посполитой. В секретариате генерала я ближе познакомился с его секретарем профессором Каролем Эстрейшером и с профессором Станиславом Котом, с которым встречался уже несколько раз. Так получилось, что с ним пришлось побеседовать несколько дольше.

Одной из главных черт профессора Кота была ловкость и большая житейская расторопность, умение извлечь для себя выгоду из любой ситуации.

После сентябрьской кампании уже в конце сентября или начале октября он попал во Францию, где вошел в состав правительства Сикорского. Благодаря своей активности, ловкости и навыкам он вскоре стал важным чином и главной особой в правительстве. Он стал буквально живым духом правительства Сикорского. Достигал этого тем проще, что всюду его принимали за большого личного друга Сикорского, что сам он подчеркивал на каждом шагу, да и Сикорский против этого отнюдь не возражал. В правительстве профессор Кот занимал пост государственного министра по делам Польши, кроме того являлся вице-премьером. Однако амбиции профессора Кота были невероятно большими. Было общеизвестно, что в это время он стремился получить пост премьера, желая оставить в руках Сикорского лишь высший военный пост. Он выражал опасение, что сосредоточение в одних руках власти премьера и верховного главнокомандующего может привести к военной диктатуре. Поэтому усиленно старался разделить эти обязанности, резервируя для себя пост премьера. Пока это у него не получалось, однако от этого плана никогда не отказывался, а через несколько лет даже приобрел ценного соучастника своих намерений в лице Андерса. Но об этом — потом.

В этот раз профессор хотел меня очаровать. Прохаживаясь по комнате, спросил:

— Вы сегодня вечером едете к Сикорскому? Это хорошо. Будете иметь возможность с ним спокойно поговорить. Вы хотите возвратиться в Польшу?

— Хотел бы, и как можно скорее: там ждут, а ожидание выглядит там немного иначе, чем здесь.

— Да, это очень хорошо с Вашей стороны, что хотите возвратиться. В Польшу должны идти прежде всего молодые, вообще молодежь должна больше участвовать в жизни общества, особенно в политической. А как обстоит дело с группой, которую Вы организуете? — спросил меня вновь.