— Нет больше любви! Я умер для счастья; для всех человеческих чувств! С этими словами он схватил молоток и с такой дикой силой швырнул его в статую, что промахнулся. Но Сарразину показалось, что он уничтожил этот памятник своего безумия, и, выхватив шпагу, он занес ее над певцом, чтобы убить его. Замбинелла пронзительно закричал. В то же мгновение в комнату ворвались трое мужчин, и почти тотчас же Сарразин упал, пронзенный тремя ударами кинжалов.

— От имени кардинала Чиконьяра, — произнес один из убийц.

— Благодеяние, достойное христианина, — прошептал француз, испуская последнее дыхание.

Эти мрачные исполнители чужой воли рассказали Замбинелле о беспокойстве, терзавшем его покровителя, который в закрытом экипаже ожидает его у подъезда, спеша увезти своего любимца, как только он будет освобожден.

— Но я все же не понимаю, — проговорила госпожа де Рошфид, — какое отношение вся эта история имеет к старичку, которого мы вчера видели у госпожи де Ланти?

— Сударыня! Кардинал Чиконьяра приобрел статую Замбинеллы и приказал высечь ее из мрамора. Она хранится ныне в музее Альбани. Здесь в 1791 году она была найдена семьей де Ланти, которые предложили Виену написать с нее картину. Портрет, на котором вы увидели Замбинеллу двадцатилетним через несколько минут после того, как вы видели его столетним старцем, послужил впоследствии моделью при создании «Эндимиона» Жироде, и вы могли узнать его черты в Адонисе.

— Но... этот... или эта... Замбинелла?..

— Это не кто иной, как двоюродный дед Марианины, брат ее деда. Теперь вы понимаете, почему госпожа де Ланти так тщательно скрывает происхождение богатства, начало которому положено...

— Довольно, — прервала она меня, сделав повелительный жест. В течение нескольких минут мы хранили глубочайшее молчание.

— Ну, что же? — спросил я.

— Ах, воскликнула она, вскочив с места и прохаживаясь по комнате крупными шагами. Подойдя ко мне вплотную, она продолжала изменившимся голосом: — Вы надолго внушили мне отвращение к жизни и к страсти. Даже если речь и не идет о чудовищах, разве не все человеческие чувства ведут в итоге к жестокому разочарованию? Нас, матерей, дети убивают своим дурным поведением или своей холодностью. Нас, жен, обманывают и предают. Любовниц — покидают и забывают... Дружба? Да разве она существует? Я завтра же обратилась бы к Богу, если б не была уверена, что смогу устоять твердо, как скала, среди всех житейских бурь. Если будущее, каким его мыслит себе христианин, — тоже иллюзия, то по крайней мере хоть такая, которая рушится только после смерти. Оставьте меня одну.

— Да, — проговорил я. — Вы умеете карать!

— А разве я не права?

— Да, неправы, — ответил я, набравшись смелости. — Досказав вам до конца эту историю, пользующуюся довольно широкой известностью в Италии, я могу внушить вам уважение к успехам современной цивилизации. Теперь уже больше не делают таких несчастных созданий.

— Париж, — сказала она, — очень гостеприимен. Он принимает все — и богатства позорные, и богатства, испачканные кровью. В нем получают право убежища и преступления, и подлость; одна только добродетель не имеет здесь алтарей. Да, приют чистых душ — небеса! Никто меня никогда не поймет! Я горжусь этим…

И маркиза задумалась...

Париж, ноябрь 1830 года.