Она увидела, как «седан» срезает угол на площадке бензозаправочной станции, и, не колеблясь, последовала за ним. Она была настолько на пределе нервов и сил, настолько заведена криками Страйкера, что сделала невероятное.

И просчиталась.

Опрокинула стенд с маслами, банки разлетелись. Удар, как бы мал он ни был, изменил курс, и они задели еще машину, выставленную на продажу, на которой красовалась картонка с ценой.

Послышался громкий звук лопнувшей передней камеры, и руль вырвался из рук Дэйны. Машина пошла юзом и ударилась в белый забор, что отделял территорию станции от квартала жилых домов.

Дэйну отбросило к дверце, а Страйкера — на нее, их задержали лишь пояса. Голова Страйкера едва не ударилась о руль, и если бы Дэйна не опустила в свое время стекло, она бы сейчас врезалась в него. Ни один из них не потерял сознание более чем на секунду-две.

В полной тишине, которая последовала за громом аварии, Страйкер дотянулся и выключил зажигание. Сквозь треснувшее лобовое стекло ему был виден темный «седан», уходящий за поворотом дороги.

И затем он исчез из поля зрения.

— Прости, прости меня, прости… — рыдала Дэйна.

— Забудь, — резко сказал Страйкер. — Ты все сделала прекрасно — мы бы догнали этого парня. Наверняка он разработал маршрут и все такое.

— Но…

— Нет, забудь об этом, — сказал Страйкер, глядя из окна такси, когда они ехали к госпиталю.

Он использовал весь свой служебный авторитет и статус копа, уверяя людей на бензозаправочной станции, что он преследует вора, — и в достаточной мере произвел впечатление на хозяина, так что тот не стал вызывать местную полицию; остальное было делом пары телефонных звонков.

Но, конечно, местные копы были уже там, привлеченные шумом и сообщениями обойденных ими водителей. Им придется попотеть, рассортировывая все это. Когда именно номер его служебного значка и имя достигнут ушей Клоцмана — вопрос времени. Может быть, Клоцман решит, что это обычный дорожный инцидент. Может быть. Ладно, разберемся с этим, когда придет время.

А теперь — главное.

Такси подъехало к госпиталю. Дэйна терла лицо ладонями, как ребенок. Страйкер заплатил, и они пошли.

Некоторое время они прождали в приемной, наблюдая за входящими и выходящими, и Страйкер заметил того самого интерна, который лечил его. Интерн остановился перед ним:

— Кто-то еще раз продырявил вас?

— Нет, но открылась старая рана, — сказал Страйкер. — Я чувствую. И эта леди также нехорошо себя чувствует. Думаю, ей нужно дать успокаивающее.

Интерн поглядел на Дэйну.

— Не нужно бы вам иметь дела с копами, леди. Взгляните, что с вами.

— Это дорожная авария, — сказала Дэйна. — Я вела машину.

Интерн поднял брови и перевел взгляд с одного на другую.

— А я-то думал, что моя жизнь насыщенна, — сказал он. — Пошли.

— Эй, а как же со мной, я жду здесь уже час! — закричал человек в грязном гипсе на ноге. — Кто-то должен снять с меня гипс.

Интерн взглянул на него и указал ему на стеклянный ящик с пожарным инструментом; там был и топорик.

— Если вы очень спешите, можете сделать это сами. В ином случае кровотечения имеют право первоочередности перед снятием гипсов.

— Проклятый госпиталь! — закричал человек, когда они исчезли за жизнерадостной занавесочкой в цветах. — Я подам в суд!

Голос интерна донесся уже из-за занавески:

— Образец иска — на столе. Мы ежедневно получаем свежую партию.

Запугав и обольстив все отделения интенсивной терапии, Нилсон заставил их перевести Пински в одну палату с Тоскарелли.

— Послушайте, — сказал он сестрам и врачам, — они приятели. Нед будет разговаривать с Тосом. Вы же говорили, что с ним нужно разговаривать, верно? Его мать и сестра уходят на ночь домой, так? И вот представьте, что Тос проснется ночью — и никого не будет? Вы можете выделить постоянных сиделок для него? Конечно нет. Но если бы Нед был там и разговаривал… — Так Нилсон охмурял медиков, пока не надоел им настолько, что они сдались.

Поскольку Пински не мог защитить Тоса, да и Тос смог бы сделать немного, если бы кто-то напал на Неда, это не давало, так сказать, двойного выигрыша.

— Но зато ты сможешь завопить, — подчеркнул Нилсон.

— Не раньше, чем завтра, — прошептал Пински разбитыми губами. — Никаких воплей до завтра.

— Ну и что, — сказал Нилсон. Он уже отужинал в госпитальном кафетерии и подумывал над тем, не попросить ли поставить третью койку в палате.

— Как мило, — съязвил Пински. — Какой внимательный у меня посетитель.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Нет, — признался Пински. Мать и сестра Тоскарелли, а также его собственная жена Нелл ушли уже домой. — Зажги свет, ладно? Ненавижу, когда сумерки.