В Нью-Джерси дождь шел уже по-настоящему, и знаешь, дед, кого мы с братом увидели? Вдоль шоссе в желтом свете фар шагал тот самый белый старик с развевающимися серебряными волосами, и дождь клубился над ним как дым. Вид у старика был одновременно и несчастный, и гордый.

— Не повезло ему. Недалеко уехал, — сказал Шнур.

Мы прогромыхали мимо. Старик шагал себе, подставив лицо дождю и погрузившись в свои мысли, как будто и не было никакого дождя, а он сидел у себя в комнате.

— Что этот замечательный джентльмен собирается делать? — сказал Шнур. — Он мне напоминает Христа, который странствует по нашей безрадостной земле. Держу пари, что старик не платит налогов, а свою зубную щетку потерял еще на Бонусном марше [11] . Что ж, с каждым такое может приключиться. Вот так-то.

У старика были яркие голубые глаза, я заметил это, когда мы проезжали мимо. Потом мы встретились еще раз, расскажу тебе как-нибудь при случае.

Мы промчались по улицам Нью-Джерси, запруженных народом, выехали на шоссе и увидели знак, на котором было написано «Юг» со стрелкой, указывающей налево, и «Запад» со стрелкой вниз. Мы выбрали стрелку вниз и покатили на Запад. Темнело, все вокруг становилось похоже на деревню, и скоро начались холмы.

До Пенсильвании, куда нас вез наш водитель, мы ехали довольно долго, и в Гаррисберг, штат Пенсильвания, где он жил, приехали, наверно, часов через пять. В дороге я немного поспал. Дождь все еще шел, а в кабине было тепло и уютно. Пока все складывалось отлично, и Шнур сказал, что мы не сильно отстаем от Шейлы.

В полночь в Гаррисберге водитель сказал: чтобы мы не теряли времени, он высадит нас за городом на развязке, — и на ходу показал где. Развязка эта была безлюдная, мокрая от дождя и такая темная, что я не удержался и всхлипнул; тогда водитель сказал: ладно, он еще немного нас подвезет, чтобы убедиться, что мы на правильном пути в Питтсбург, и показал на запад, а потом добавил, что знает короткую дорогу через центр. Да, это самый удобный путь. В Гаррисберге повсюду огни отражались в лужах, город выглядел тихим и унылым. Под большими серыми мостами текла река Саскуэханна, а на главной улице люди ждали полуночного автобуса.

Когда наш трейлер притормозил на красном, водитель повторил свои наставления, Шнур его сердечно поблагодарил, и мы выпрыгнули из кабины. И побрели под дождем по городу к другому шоссе в надежде, что там нас подберут.

— Нам повезло, — сказал Шнур. — Будь я один, ничего бы не вышло. Такому малышу, как ты, все сочувствуют, надеюсь, и дальше будем двигаться в том же темпе. Ты мой талисман, Пик. Что ж, потопали, старина…

Дома в Гаррисберге очень старые, еще времен Джорджа Вашингтона, как сказал Шнур. В одной части города — все кирпичные, с покосившимися трубами, какие-то старомодные, но очень аккуратные. Шнур сказал, что город держится столько лет, потому что стоит на берегу великой старой реки.

— Ты когда-нибудь слышал про Саскуэханну, Дэниэла Буна [12] , Бенджамина Франклина и войны с французами и итальянцами? В те времена кого здесь только не было, многие приезжали из Нью-Йорка, как и мы с тобой. Люди тащились на телегах, запряженных волами, по тем же холмам, по которым сегодня грохотал наш грузовик, под дождем и под солнцем, страдая и умирая в дороге. Это было началом великого переселения в Калифорнию. Теперь, зная, за сколько мы доехали сюда на машине, ты можешь подсчитать, сколько времени требовалось волу. Когда доберемся до Сан-Франциско, скажешь, что у тебя получилось. Я тебе напомню, когда будем проезжать над каньоном в Неваде. В тех местах есть каньон, там когда-то был целый океан, но он высох; чтобы измерить его дно, уйдет целый месяц. И ни капли воды ты там уже не увидишь. И никто не увидит.

Мы все еще не ушли от Саскуэханны, а проголодались так, будто уже были в Неваде. Шнур сказал, что сейчас мы съедим по Хот-догу Номер Два, Номер Три и, может быть, даже Номер Четыре. Мы зашли в закусочную и слопали их все, а потом еще закусили бобами с кетчупом и запили кофе. Шнур сказал, что я должен научиться пить кофе — в дороге очень согревает. Он подсчитал деньги, сообщил, что у нас осталось сорок шесть баксов восемьдесят центов, а потом полез в чемодан за одеждой на случай, если дождь припустит сильнее. Брат очень наделся, что мы быстро словим тачку и я смогу поспать до самого Питтсбурга, а оттуда мы, вместо того чтобы спать, сразу двинем дальше.

— Уверен, впереди, в Иллинойсе и Миссури, светит солнце, — сказал он.

Опять мы двинулись в ночь. Шнур купил на сорок центов две пачки сигарет, и мы пошли на край города. Народ поглядывал на нас с любопытством, гадая, куда мы идем. Ничего не поделаешь — это жизнь. «Человек должен жить и идти вперед», — любил повторять Шнур. «Жизнь — это чох и ветер врасплох», — говорил он. Сзади приближалась машина, сидевший в ней мужчина явно спешил с работы домой, но Шнур все равно выставил палец и громко свистнул сквозь зубы, а когда увидел, что водитель и не думает останавливаться, топнул ногой и, подтянув штаны, сказал:

— Пожалей хотя бы девчонок на дороге.

Это он так шутил.

Было холодно и сыро, но нам — хорошо, как дома. Иногда, правда, я вспоминал, где мы, и переживал, найдем ли мы себе угол в Калифорнии, волновался за Шейлу, боялся, что я выбьюсь из сил и скисну — ведь чем дальше, тем становилось темнее, но Шнур шагал рядом и помогал мне отгонять эти мысли.

— Единственный способ жить, — сказал Шнур, — это не умирать. Иногда мне даже охота помереть, но пока я решил еще подождать. Я даже не боюсь отморозить несколько пальцев на ногах — нога ведь от этого не отвалится. Господи, Ты не дал мне денег, но право жаловаться дал. Ха-ха! Жаловаться на левую руку, не замечая, что повисла плетью правая. Ну да ладно, скоро у меня будет ребенок, сколько-то времени я еще продержусь, посмотрю, какой стала Калифорния, огляжусь вокруг и загляну внутрь себя. Бьюсь об заклад, так оно и будет. Буду тыкаться туда-сюда — искать свою колею. Присматривай за своим чадом, Господи.