— Я буду гением, — заявил он, нагло глядя на меня своими узкими черными глазами, — и еще я буду богатым. Я буду таким богатым, что все будут просить меня, чтобы я их полюбил, но я не буду. Я сброшу их со скал и посмотрю, как они разобьются.

Я осторожно шепнул Уильяму:

— Y a-t-il une maladie de la tete peut-etre? [6]

— Он просто пытается произвести на тебя впечатление, — спокойно ответил Уильям. — Пока что он думает, что может привлечь к себе внимание, лишь эпатируя людей. Правда, Джан-Ив?

Ребенок оглушительно захохотал и прицелился кулаком Уильяму в грудь. Уильям рассеянно парировал удар и погладил мальчика по голове. Коляска тащилась в Пенмаррик.

Конечно же, я возненавидел Корнуолльский Оловянный Берег, как только его увидел. Он так отличался от деревьев, лужаек и живописных деревушек Оксфордшира; здесь все было голым и уродливым, нигде ни деревца, а дома шахтеров серы и мрачны. Раны шахт, по большей части заброшенных, делали этот забытый Богом пейзаж ужасно унылым, и даже прежде, чем мы достигли того места на дороге, откуда был виден мой новый дом, я уже знал, чего ожидать.

— Вон он! — закричал ребенок. — Вон Пенмаррик! — Он повернулся ко мне, и его маленькие черные глазки засияли. — Я жил там совсем один, — сказал он гордо, — один со слугами. Замок был полностью моим. Пока они не приехали. Но когда-нибудь я его себе верну.

Здание было похоже на серого раскинувшегося зверя, а когда мы подъехали ближе, мне показалось, что тусклые стены, злобные горгульи [7] , высокие трубы, окна, из которых не открывалось никакого вида, и гротескные фальшивые бойницы насмехаются надо мной.

— Мило, не правда ли? — сказал Уильям. — Мне нравится.

Я промолчал. Когда мы вышли из коляски, передняя дверь распахнулась, и папа выбежал мне навстречу.

— Адриан! Добро пожаловать в Пенмаррик!

За ним спешили Жанна и Элизабет.

— Привет, Адриан! — сказала, запыхавшись, Жанна. — Как здорово, что ты приехал! Это ведь самый красивый дом на свете, не правда ли? Так здорово быть дома!

— Привет, — сказала Элизабет. — Кухарка специально для тебя приготовила к чаю особый крем из лучшей корнуолльской сметаны. Еда здесь действительно очень хороша.

В дверях появился Маркус.

— Привет! — воскликнул он. — Тебе нравится вид на море? Мы приготовили для тебя бывшую комнату Филипа, чтобы ты мог смотреть на мыс Лендс-Энд. Потрясающая комната.

Через холл летела Мариана.

— Адриан, как чудно! Проходи в дом. Тебе нравится мое кольцо? Бриллиант в середке ужасно красивый, не правда ли? Это самое лучшее кольцо в моей жизни…

— Медлин, — сказал папа дворецкому, — пожалуйста, чай в гостиную через десять минут. Джеймс, будь добр отнести вещи наверх.

Лакей резво подскочил ко мне.

— Я покажу тебе твою комнату, — предложил Маркус. — Очень надеюсь, что она тебе понравится. Хорошо ведь жить одному после стольких лет в Алленгейте, когда тебе приходилось делить комнату с Филипом.

По широкой лестнице мы прошли в длинную галерею. Я, против своей воли, остановился посмотреть на портреты на стенах.

— Прежние Пенмары, — с усмешкой заметил Маркус. Он быстро, по-галльски пожал плечами. — Странное сборище, не так ли?

Потом шел огромный мрачный коридор. Маркус открыл дверь, и мы вошли в невероятных размеров комнату с высокими потолками и солидной викторианской мебелью. За окном плескалось море.

— Очень мило, — вежливо произнес я.

— Тебе нравится? — с готовностью откликнулся Маркус. Ему всегда так хотелось, чтобы людям все нравилось, чтобы все были счастливы. — Прекрасный вид, не правда ли?

— Прелестный, — сказал я.

— Ванная совсем близко: пройдешь до конца коридора, потом направо, первая дверь налево. Как только будешь готов, спускайся. Лакей покажет тебе, где гостиная.

— Хорошо. Спасибо, Маркус.

— До встречи! — Он улыбнулся мне.

— Да.

Он вышел, закрыл за собой дверь, и я наконец остался один.

Я медленно огляделся. Мне все не нравилось. Это был самый холодный особняк из всех, какие я видел, и я сразу понял, что не буду здесь счастлив.

На следующий день из Харроу приехал Хью. Он задержался в Пенмаррике, только чтобы поужинать и сладко выспаться, а на следующее утро оседлал лошадь и уехал в Зиллан повидаться с матерью. Его не было целый день, и вернулся он лишь затем, чтобы не рассердить папу опозданием к ужину.