Сказать, что она нервничала, значит ничего не сказать. Ведь Алекс сделал к ней всего лишь один робкий шаг – и все! А если он все-таки ее отвергнет? Что тогда? Она и раздевалась-то, не чувствуя рук. Конечно, она так смело смотрела на него, стоя перед ним обнаженная, но это для того, чтобы придать себе уверенности.

Теперь же от ее уверенности и следа не осталось.

Он осмелился лишь помечтать о том, как поцелует ее. Ему хотелось погрузить руки в эти шелковистые волосы, хотелось прижаться губами к ее губам, прикоснуться языком к ровным белым зубам. Но он даже еще не поцеловал ее, а она уже стоит перед ним обнаженная, стоит в первозданной красоте девственницы, готовой принести себя в жертву. Вот она протягивает к нему руки – они чуть дрожат. Но он и сам чувствует, как по телу его пробегает дрожь…

– Почему? – с трудом выдохнул граф, нарушив напряженную тишину. Нелепый вопрос, но не менее нелепый, чем все то, что происходило сейчас. – Мне не нужна ваша жалость, – прохрипел он.

Лаура опустила руки и подняла голову. Если она и испытывала страх, то умело его скрывала. Она засмеялась, и смех ее звучал чрезвычайно соблазнительно.

– У меня нет к вам жалости, – сказала она. Затем, покачивая бедрами, подошла к кровати и задула свечу…

Перед тем как комната погрузилась во тьму, Алекс еще ушел заметить округлые ягодицы девушки, и ему вдруг подумалось, что он видел ее во сне.

Но вот она медленно подошла к нему в темноте и взяла за руки – даже за изуродованную клешню взяла без отвращения. Он чувствовал, как из кончиков ее пальцев исходит жар, пронизывающий его насквозь.

– Пойдем, – сказала она, увлекая его к постели.

Но он по– прежнему не прикасался к ней. Тогда она пнула его к самой кровати, и Алекс почувствовал, что готов ей подчиниться, почувствовал, что не сможет не подчиниться.

В следующее мгновение Лаура раскинулась перед ним на постели и обняла одной рукой. Уткнувшись лицом в грудь Алекса, она услышала, как бьется его сердце, – оно билось так же отчаянно, как и ее собственное.

Он по– прежнему молчал и не прикасался к ней.

Ей казалось, что она уже пролежала целую вечность, обнимая его, проникаясь его теплом. Ей не приходило в голову, что она богохульствует, вознося к небу в эти мгновения самые горячие молитвы. Она молилась, чтобы Алекс не прогнал ее и чтобы потом простил за это распутство. Молилась о том, чтобы инстинкт не подвел ее и чтобы одной лишь любви оказалось достаточно – чтобы любовь возместила недостаток опыта.

От него пахло так же, как всегда. Тем же мылом, тем же одному ему присущим запахом. Она потерлась щекой о его широкую грудь, как игривый котенок. Она дрожала, но не от холода, а от собственной дерзости и страха неизвестности, дрожала потому, что была так близка к своей цели.

А Алекс – почему же он молчит?…

– Чего вы хотите? – Его шепот походил на шелест.

– Тепла и мягкой постели, милорд. Уверена, вы не осудите меня за это.

– Я сказал, что не нуждаюсь в вашей жалости, – сказал он, но уже без прежней уверенности.

Тут ладонь его легла ей на плечо, затем переместилась на грудь – и он тотчас же отдернул руку.

– Мы не могли бы хотя бы на одну ночь притвориться, что вы не носите маску, а я – не ваша служанка? – с дрожью в голосе проговорила Лаура. – Только на одну ночь…

Он не ответил.

Тогда она обвила руками его шею и прижалась к мускулистой груди. Потом, чуть отстранившись, провела пальцами по кожаной маске, но граф тотчас же отвел ее руку.

Тихонько вздохнув, Лаура прошептала:

– Я не могу целоваться, когда на вас маска, милорд. Вы не могли бы снять ее?

Граф молча покачал головой – он боялся говорить. И боялся, что в конце концов не сдержится и овладеет лежавшей перед ним девушкой. Но может быть, это – его единственный шанс прервать заклятие целомудрия!

Слишком долго он не испытывал близости с женщиной.

Но ведь она – наивная молоденькая девушка…

С замашками опытной обольстительницы.

Она получила хорошее образование.

И сейчас лежит нагая в его постели.

Она – служанка в его доме…

Но на одну ночь пожелала притвориться, что это не так.

– Прошу вас, милорд, снимите маску, – прошептала Лаура.

– Алекс… Если уж мы решили притворяться, называй меня по имени, – прохрипел граф.

Он закинул руки за голову и ослабил один из узлов, державших маску. Он понимал, что поступает глупо, но решил, что в комнате достаточно темно.

Вот развязан еще один узел – и маска упала на покрывало. Граф хотел убрать ее под подушку, но передумал.

Тут Лаура положила руки ему на плечи и потянулась к его губам. Он невольно отпрянул, но она привлекла его к себе.

В следующее мгновение он коснулся ее лица, коснулся ее губ своими – и едва не застонал от испытанного ощущения. Губы у нее были влажными – она успела облизать их – I чуть припухлыми, словно он уже не раз целовал их.

И вкус у них был слаще, чем у персика.