Ливень продолжался всю ночь. Утром Акилов вышел в сад. Небо было по-прежнему затянуто тучами. В лужах валялся инжир, сбитый дождем. Было душно и сыро. О пляже нечего было и думать. После завтрака Акилов отправился бродить по городу. Дорога, в конце концов, привела его к базару.

У входа на рынок стояли молодые цыганки, повторяя негромко: «Жувачка! Жувачка!». Небритый человек, поравнявшись с Акиловым, тихо спросил: «Выпьем чачу?» и, заметив его удивление, быстро исчез.

Острый запах специй и трав висел над рынком. Шум, гам, теснота оглушили Акилова, и он, подталкиваемый со всех сторон, двинулся в глубь гагринского чрева. Глаза его успевали замечать лишь отдельные лица над горками овощей и фруктов. Запомнились старец в папахе, счищающий щеточкой пушек с крупных персиков, и продавец арбузов с полуметровым ножом.

Накупив груш, орехов и вареной кукурузы, Акилов начал протискиваться к воротам, как вдруг в небе громыхнуло, и почти сразу же ударили крупные капли. Люди ринулись в укрытия. Самые везучие успели заскочить в магазины. Акилов прильнул к металлической сетке овощного ларька, и козырек крыши защитил его от струй. «Когда же это кончится?» — в тоске подумал он и тут заметил молодую женщину, семенившую под дождем. Она пыталась на ходу открыть японский зонтик, но, вероятно, что-то в нем заело; зонтик был похож на птицу с подстреленным крылом. Женщина беспомощно оглянулась.

— Бегите сюда! — неожиданно для себя крикнул Акилов. Потеснившись, он уступил часть «жилплощади» промокшей незнакомке.

— Благодарю вас, — сказала она, сворачивая зонтик. — Я даже растерялась.

Они стояли молча. Акилов делал вид, что не обращает на нее внимания. Он смотрел, как водяные гвозди врезаются в асфальт, потом увидел мокрые босоножки соседки и, косясь, точно конь, стал изучать ее. Это было обычное создание лет тридцати, худенькое, темноволосое, стриженное под мальчишку. Узкое лицо, нос с горбинкой, слегка раскосые черные глаза, под ними — едва заметные морщинки. Тонкие губы были сжаты.

«Властная, должно быть, баба, — подумал Акилов. — И беспокойная…» Они стояли близко. Он видел, как сбегали капли по ее шее, исчезая за вырезом платья. Ни с того ни с сего ему вдруг захотелось схватить за плечи эту женщину и прижать к себе. Боясь, что желание можно прочесть на его лице, он поспешно отвернулся в другую сторону.

А дождь все хлестал, и в небе не было ни просвета. Редкие смельчаки, отчаявшись ждать, покидали укрытие и шлепали домой прямо сквозь ливень.

За спиной Акилова, внутри овощной лавки, где было сухо и сумрачно, веселились продавцы — два абхазских паренька. Сначала они играли в футбол, пиная кочан капусты. Потом включили портативный магнитофон, и дребезжащий голос запел «одесские» куплеты. Продавцы, обнявшись и дурачась, танцевали фокстрот, вскрикивая вместе с певцом: «Ой вэй!».

Акилов и женщина засмеялись.

— Бесплатный концерт, — сказала женщина. — Для тех, кто в воде!

— Да, — согласился Акилов. — Репертуар, правда, нэповский.

Выбирать не приходится, — женщина улыбнулась.

«Мелкие, очень белые зубы, — отметил Акилов. — Из семейства грызунов…» Дождь стал косым, козырек крыши едва защищал их от струй. Акилов вжался спиной в сетку ларька, плечо соседки касалось его руки.

— Повезло… — он покачал головой.

— А где-то сейчас молятся о дожде, — сказала женщина.

— Предлагаю написать жалобу, — пошутил Акилов. — До каких пор будут неправильно распределять осадки…

— Я — за, — поддержала женщина. — Потом получим ответ: меры приняты, товарищ Всевышний получил строгий выговор!

«Неглупа, — подумал Акилов, — чувство юмора, по крайней мере, у нее есть». Он достал из сумки два початка вареной кукурузы и протянул один из них соседке.

— Угощайтесь, — сказал он. — Неизвестно, когда мы отсюда выберемся.

Она не отказалась, и они начали жевать теплые желтые зерна.

«Странный день, — размышлял Акилов, вгрызаясь в початок. — Этот ливень, базар… посторонняя женщина, оказавшаяся рядом…»

— Взгляните, — сказала она, — колоритный тип!

Проследив за ее взглядом, он увидел напротив ларек «Пиво — воды». В окошке, не шевелясь, торчала толстая усатая голова, подпертая с двух сторон темными кулаками.

Казалось, продавец спал с открытыми глазами, убаюканный шумом дождя.

— Вы, случайно, не художница? — усмехнувшись, спросил Акилов.

— Что вы! — она слизнула прилипшее к губе зернышко. — Я всего лишь детский врач.

— Благородная профессия, — механически произнес он.

— И очень нужная людям, — продолжила она. Акилов уловил иронию и был слегка озадачен: он почему-то считал, что способность иронизировать у женщин встречается редко.