Шрифт:
После смерти бывшего руководителя СССР Никиты Хрущева В. Заморин послал в Политбюро ЦК покаянное письмо, в котором признался в фальсификации: “Командование моего полка было крайне заинтересовано в том, чтобы принять мою версию за “чистую монету”…Ведь оно тоже напрямую разделяло суровую ответственность за гибель сына члена политбюро! Я струсил и пошел на сделку с совестью, фальсифицировав факты. Я в рапорте умолчал о том, что когда ФВ-190 рванулся на мою машину в атаку, зайдя мне снизу под правое крыло, Леня Хрущев, чтобы спасти меня от смерти, бросил свой самолет наперерез огневому залпу “фоккера”…»
По убеждению Заморина, самолет Хрущева после бронебойного удара буквально рассыпался. Найденные же обломки говорят о том, что Як-7Б был сбит прицельно. В результате самолет долетел до земли целым и взорвался лишь при падении.
Словом, еще одна тайна.
Очевидцы, которые до сих пор живы, рассказали, как на их глазах немецкий истребитель зашел в хвост и двумя очередями сбил наш самолет. Из машины никто не выпрыгнул, а самолет с воем врезался в землю. У большой дымящейся воронки местные пацаны почувствовали запах жареного, нашли три пальца в обрывке кожаного реглана и еще часть черепа с русыми волосами…
Уже после освобождения дети передали документы советским офицерам. Те, похвалив, строго-настрого приказали пацанам молчать об увиденном…
И еще. Слухи о том, что летчик был именно сыном Хрущева, в этом местечке давно получили статус исторического факта.
Из писем фронтовых друзей, найденных в личных вещах Леонида Хрущева после гибели:
«Леня, я думаю, что ты постараешься опять взять меня в свой экипаж, и я по-прежнему и даже лучше буду защищать жизнь своего любимого командира и громить отступающие полчища на их территории».
«Леня, ты извини, что я тебе так надоедаю своими письмами, но у меня нет кроме тебя никого близких, с которыми я бы мог поделиться хорошим и плохим» (радист Н. Новиков).
«Эх, Леонид, жалко, что мы не вместе. Поверь мне, дружище, я по тебе скучаю, как влюбленный по девушке. Это кроме всякого смеха. Ты понимаешь, некому сейчас выложить души» (друг Ж. Иванов).
«Ваше отсутствие в боевых рядах на мне очень сказывается. С кем, как не с Вами, я делился всем, что у меня лежало на сердце».
«Если у Вас будет желание опять попасть к нам в подразделение, буду очень рад бить и в дальнейшем вместе нацистских гадов» (неизвестные боевые товарищи).
После прочтения этих искренних и добрых строк любящих Леонида товарищей трудно усомниться в том, что он был прекрасным другом и замечательным летчиком. Был он и героем. Да, видно, не всем выгодна такая правда.
ГЕНЕРАЛ ВЛАСОВ (ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ)
Андрей Андреевич Власов родился 1 сентября 1901 года в селе Ломакино Гагинского района Горьковской области (село Ломакино Покровской волости Сергачевского уезда Нижегородской губернии) в семье крестьянина-кустаря.
Из автобиографии, написанной комбригом Власовым в 1940 году, можно узнать: «Главное занятие родителей… до Октябрьской революции и после — земледелие. Хозяйство имели середняцкое».
Власов окончил сельскую школу, после чего на средства родителей и брата он был отдан в духовное училище. С 15 лет он работал репетитором, занимаясь с отстающими гимназистами и поступающими в гимназии.
После окончания Нижегородского духовного училища два года, с 1915 по 1917-й, учился в духовной семинарии (со слов самого Власова — «на правах иносословного», то есть не духовного звания).
В 1917 году после Октябрьской революции Андрей Власов поступил в 11-ю Нижегородскую единую трудовую школу 2-й ступени, которую окончил в 1919 году. Затем поступил в Нижегородский университет на агрономический факультет.
Даже по скупым и сухим строкам автобиографии чувствуется стремление Власова к знаниям, к получению образования. Но весенний призыв 1920 года в Красную армию, казалось бы, надолго лишил его такой возможности.
С 5 мая он красноармеец 27-го Приволжского полка в родном Нижнем Новгороде.
Андрей Власов по своему образованию, полученному к 19 годам, как никто другой, выделялся среди своих сослуживцев. В те-то далекие времена, как известно, два-три класса для представителя российской глубинки означали чуть ли не пожизненное образование. А тут, кроме сельской школы — духовное училище, духовная семинария, трудовая школа и 1-й курс Государственного университета.
При всем при этом высокий рост, который придавал особую значимость будущему генералу, да еще крестьянское происхождение.