— Что нового, Ольга? — он говорит ей так, как будто они одни, наедине. В этом было что-то свое, тайное, близкое и родное.

Ольга незаметно подталкивает Комова рукой и произносит:

— Нам нужно поговорить…

Комов понимающе кивает и поворачивает голову в сторону Матвеева.

Матвеев кричит в трубку:

— Я же говорю, слышишь, инженер? При выбраковке и убое оленей комиссия назначается директором, то есть мной!

Ольга поправляет пальто, разглаживает воротничок блузки, плотно облегающей грудь.

«У Комова грусть в глазах. Это от моего долгого молчания. Он все еще ждет ответа. Он старается быть подчеркнуто вежливым. А мы ведь уже целовались!»

Ольга внимательно осматривает Комова. Его черные волосы, которые он причесывал, наверное, перед зеркалом, взлохматились и перепутались под шляпой. Тонкие губы. Глаза серые, добрые. Худое лицо. Мягкие теплые руки… А галстук съехал набок.

«Поправить надо, товарищ Комов!»

Матвеев повесил трубку. Он зол, наклонив голову, расправляет отвисшие казацкие усы.

«Что такое с ним? Что-то новое с комбинатом! Я прослушала, разглядывая Комова…» — думает Ольга. Уходить ей уже не хочется. Она готова сидеть здесь в кабинете до утра и чувствовать, что рядом — Комов.

Он явно пришел не вовремя. Матвеев, разгневанный на что-нибудь, всегда груб и нетактичен. Ольга готова вступить в разговор, чтобы Комов не почувствовал неловкости, остановить взглядом и жестом горячность Матвеева. Ольга ловит себя на мысли о том, что она готова подняться, стукнуть кулаком по столу и тоже грубо крикнуть Матвееву: «Да говорите же что-нибудь! Ведь Комов ждет!»

— Я вас слушаю, Алексей Николаевич! Что у вас?

Комов помедлил, поправил галстук.

— У меня дело такого рода. Предмет зоологии, изучаемый в школе моими учениками, очень сжат в учебнике. Ученики имеют малое представление об оленеводстве. Поэтому школе необходимо ваше разрешение на экскурсию.

Матвеев озабочен.

— Так, так… Экскурсия? Ха-ха… — Он удивлен, раздосадован. — Дорогой Алексей Николаевич! Не вовремя вы все это затеяли. Да! Что? Смотреть на плохое хозяйство? На плохих оленей? — Махнул устало рукой. — Не до этого. Притом мы сейчас решительно перестраиваем всю работу и нам не до экскурсий. Да, да! Вот Ольга Ивановна, главный ветврач, вам это подтвердит.

Ольга волнуется. Комов заговорщицки смотрит на нее: «Давай выручай!» Ольге нравится веселое лицо Комова.

— Почему же так строго, товарищ Матвеев? Экскурсия школьников как нельзя кстати. Они воочию убедятся, что в учебниках правильно рассказывают про оленя, какой он есть, — там только не упоминается кустарное оленеводческое хозяйство, тощие олени. Пусть наши дети полюбуются на дело рук своих папаш и мамаш.

У Ольги забилось сердце. «Наши дети, — сказала я. — Нет, дети Комова — ученики».

Комов улыбается: он благодарен Ольге и выражает это глазами — серо-зелеными, теплыми.

Матвеев поднимается, отодвигает стул.

— Давай, дорогой, веди детишек, пусть полюбуются… Вот Ольга Ивановна, главный ветврач, будет вас и иже с вами присных водить по хозяйству. Она вам все расскажет и покажет… — отвернулся, одернул френч, встретился взглядом с Ольгой.

Она поняла насмешку. «Этот камень в мой огород. Пусть. Нехорошо-то как! Мелочно».

Комов глядит на Ольгу в упор, рассматривая ее, думая о чем-то, желая что-то спросить. Она заметила, как дрогнули уголки тонких губ, погрустнели его глаза.

— Да, я поведу вас и все-все расскажу и покажу.

— Спасибо.

Матвеев наблюдает за ними, он делает вид, что занят своими делами, ворошит бумаги, зачем-то открывает сейф, ищет что-то в карманах: «Ну, вот. Сидят они вместе, черти этакие. Чем не пара? Женить бы их! А Комов-то смотрит на Ольгу Ивановну, ест глазами, как будто видит впервые. Что это он ей говорит?»

— Почему у вас веки красные?

Ольга будто не слышит.

— А? — не знает, куда девать руки, куда смотреть. — Ничего… так…

— Вам надо отдохнуть, — говорит Комов. — Вы, наверное, мало спите?

Матвеев поет себе под нос: «там-та-ра-рам-там», смеется про себя над Комовым. «Ну, понес чепуху. Зря это он. Унижает себя. Наверное, помириться хочет. Что-то у них произошло?» — выпрямился, остановился. «Что это я думаю так? Как сплетница баба! Ишь воркуют голубки!» Усмехнулся, остановил взгляд на пустом графине. Вслух, громко, чувствуя неловкость, нарочито грубо произнес:

— Где это техничка? Опять графин пустой! — шагнул к двери. — Маланья Тимофеевна! — ушел, улыбаясь чему-то, сам себе на уме, жестко выпрямив плечи.