Поперек арки, над головой, был толстый прут, похожий на турник для подтягивания, и я ухватился за него обеими руками. Не важно, где был верх и как глубоко был низ, у меня появилась теперь твердая опора, и я смог посмотреть вниз, не боясь потерять равновесие.

Как и до этого, я не увидел предыдущей скалы, первого шага вниз, но теперь все было гораздо хуже. Никакое бесконечное ускорение алеф-нуля движений глаза не смогло довести фокус внимания от «там внизу» до «здесь наверху». Независимо от того, как быстро и на какое расстояние я передвигал ориентиры, я не мог проследить путь до алеф-одного. Меня тянуло вперед. Я решил закрыть глаза.

Когда я снова открыл их, оказалось, что я смотрю на свои руки, вцепившиеся в прут. Костяшки побелели, а ладони взмокли. С трудом я разжал их и осторожно попятился на несколько футов от края. Я сел на пол и прислонился к стене. Франкс прилепился к противоположной стене и, высунув голову, рассматривал пропасть.

— А я думал, что достиг конца, — печально сказал он. — Один глаз смотрит вверх, а другой смотрит вниз. Мне уже начинает надоедать смотреть вверх. Ты знаешь, Феликс, сколько я уже пробыл здесь? На Саймионе?

— Не знаю. Долго.

— Тысячу двести лет по вашему летосчислению. Одну целую две десятых миллениума. Уследить за течением времени помогает общение с новичками, благослови Господь их доверчивые сердца. Двенадцать веков — а это высшая точка на Горе Он, до которой я добрался. И любая бессмысленная туша, если только захочет, может пешочком прогуляться сюда по туннелю. Когда-нибудь это кончится? Неужели в конце концов нет бальзама в Галааде?

Я не мог понять, к чему он клонит.

— Ты хочешь сказать, что не знал о существовании этого туннеля?

— Ну разумеется, я знал об этом туннеле". Их полно, туннелей, ведущих на алеф-один, а если ты желаешь рискнуть и отправиться в пустыню, ты найдешь туннели на алеф-два, на алеф-алеф-нуль, к недоступным кардинальным числам. Я видел их, я заглядывал Богу под юбку, как и другие, — глазел, разинув рот, и уходил домой, оставшись прежним. — Он тяжело вздохнул. — По крайней мере я действительно взобрался на алеф-один.

По крайней мере у меня есть хоть это.

Я попробовал немного поднять его дух.

— Это же фантастика. Франкс, что ты взобрался так высоко. Скажи, как тебе удалось?!

— Я тебе больше скажу, Феликс. — Он уставился на меня одним фасетчатым глазом. — Я полагаю, что, будучи математиком, ты относительно невежествен, если не сказать невосприимчив, в тонкостях мистической мысли?

— Вообще-то я нетипичный математик, Франкс, что бы это в твоем понимании ни значило. Я читал кое-что из Плотина и немного занимался йогой. Но, нет, я не могу сказать, что действительно.

— Вот именно. Ты себя не просвещал. Так мало людей, действительно подготовленных к Саймиону. На Праге все иначе. Даже личинка, даже раб могут рассуждать так, как это сейчас буду делать я с твоего великодушного позволения.

— Только не забывай. Франкс. Я спросил тебя, как ты взобрался на алеф-один.

— Поток слов, обмен мнениями, какое наслаждение получаю я от этого. Специалист в области теории множеств.

Как удачно, что мы встретились, Феликс, и не только для тебя, одного из первых представителей своей расы, с которым я могу разговаривать, как с равным, если не как с жуком. Я почти мог бы сказать, что ты просвещен, если бы не твое прискорбное заблуждение, что ты не умер. Тебе нужно посмотреть в лицо фактам. Прими Свалку, из которой ты происходишь, обоими ее, и только после этого ты сможешь отбросить ее и двигаться вперед. Ты уже управляешь белым светом, хотя и при помощи наркотиков, тогда как я только недавно достиг… — Он на минуту замолк, а потом с горечью пробормотал:

— Алеф-один, всего лишь алеф-один.

Похоже, что у него в голове поплыло. Я несколько минут просидел в тишине, обдумывая услышанное. Никто не хотел верить, что я действительно еще жив. Я думал, что я жив, но мне и самому не было ясно, как я собираюсь вернуться назад. Иисус сказал, что мне надо взобраться на вершину Горы Он, а тут Франкс сообщает мне, что за двенадцать веков он сумел подняться только до алеф-одного.

Мне стало интересно, как время здесь соотносится со временем на Земле. Я покинул землю во второй половине дня в четверг. Взлетел с Кэти из Бостона. А что, если я вернусь на Землю, а там пройдут тысячи лет? Моего тела давно уже не будет, и мне останется только вернуться на Саймион. С другой стороны, вполне возможно, что время здесь как бы перпендикулярно земному времени, и как бы долго я тут ни пробыл, когда я вернусь, все еще будет вечер четверга, тридцать первого октября 1973 года.

Я стал думать об Эйприл, о том, как она хмыкала на два тона, когда была счастлива. Мы познакомились в автобусе давным-давно, в 1965-м. У нее тогда была короткая стрижка и губная помада, и она слушала меня, как никогда не слушал никто другой. Она, наверное, беспокоится обо мне, вдруг подумал я. Я почти увидел, как она катит коляску с малюткой Айрис вниз по Тунцовой улице, белокурые локоны ребенка, гладкие темные волосы Эйприл, она поворачивает голову, смотрит…

— Ну и? — прервал мои мысли Франкс.