Шрифт:
— Рад сообщить вам приятную весть: германское правительство любезно и щедро обещает после победы возвратить своим союзникам в общей борьбе — казакам — все былые привилегии, землю и личную собственность, вероломно отнятые большевиками. Пока же гарантируется временное поселение на освобожденных рейхом землях, — Краснов откашлялся и продолжал: — Не сомневаюсь, что томящиеся под гнетом Советов казаки прижмут к груди доблестных поборников святого белого движения!
Генерал прятал дряблые руки за спину. Снизу вверх сквозь линзы очков он смотрел на пятерых, переводя взгляд с одного на другого. На секунду задержался на Эрлихе: бывший штабс-капитан выглядел удивительно штатским в своем сером двубортном пиджаке. А может быть, причина невольного внимания к Эрлиху со стороны Краснова объяснялась еле приметной усмешкой, которую штабс-капитан старался скрыть.
«Не верит моим разглагольствованиям? Считает, что произношу лишь набор выспренних фраз?» — подумал генерал и, приблизившись к Эрлиху почти в упор, спросил:
— Из казаков?
— Никак нет! Петербуржец, из обрусевших немцев! — довольно четко ответил Сигизмунд Ростиславович.
— Служили на Дону?
— В Царицыне! Позже, в двадцатом году, командовал на Хопре и Медведице вольным казачьим отрядом!
«Под термином „вольный“ следует понимать „банда“, обыкновенная анархиствующая банда», — мысленно поправил Краснов, отвел взгляд и шагнул к Саид-беку, затем к Камынину, Курганникову и Фиржину. Каждому генерал задавал необязательные вопросы и выслушивал короткие ответы.
Вопросы задавались лишь для порядка.
Когда со всеми формальностями было покончено, Краснов осенил пятерых крестным знамением. И, чтобы не выглядеть в их глазах немощным стариком, не сутулясь, чуть выпятив грудь и приподняв подбородок, вышел из комнаты, подавив в себе обиду на абвер и его руководство: от него, верного и многолетнего борца с большевистской Россией, скрыли место приземления группы!
— Напоминаю: в шестнадцать ноль-ноль вас желает видеть генерал Кестринг, — подал голос все это время молча стоявший в простенке майор. — Прибудет и бригаденфюрер Шелленберг. [1]
1
Вальтер Шелленберг — бригаденфюрер СС, руководитель зарубежной службы безопасности (СД). После отстранения в конце 1944 года Канариса от работы в абвере принял абвер под свое руководство. После войны получил политическое убежище в Италии и умер в марте 1952 года в Турине.
Пятеро замерли. Никто из них не рассчитывал, что сам начальник VI отдела, ведающего разведкой и контрразведкой Главного управления имперской безопасности (сокращенно РСХА), снизойдет до встречи с ними.
— Пока можете быть свободными. Но прошу не опаздывать: герр Шелленберг не любит ждать, как этого не любит, впрочем, все начальство.
«Где я раньше встречал этого майора? — подумал Эрлих. — Удивительно знакомое лицо… Кто и когда представлял нас друг другу?» — Сигизмунд Ростиславович напряг память и, сощурившись, пристально всмотрелся в майора абвера.
Догадавшись, о чем размышляет штабс-капитан, какие вопросы роятся сейчас в его голове, майор пришел на помощь:
— Вы правы, мы встречались прежде. С удовольствием напомню: Царицын, лето девятнадцатого года, контрразведка барона Врангеля…
— Господин Синицын? Ротмистр Синицын? Переводчик британской военной миссии? — с радостью вспомнил Эрлих.
Синицын улыбнулся.
— Безмерно рад встретить сподвижника по общей борьбе. — Он крепко пожал Эрлиху руку и вновь, весьма учтиво, улыбнулся: — Мир удивительно тесен. Как говорят на востоке, гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда встретятся. Немало лестного наслышан о вашей деятельности за последние годы. Как и генерал, не скрою, что завидую вашей встрече с отечеством.
«Изъясняется, как коренной петербуржец, — с удовольствием отметил Эрлих. — Нынче такую русскую речь уже не услышишь. Сколько же минуло лет после нашей первой встречи? — Сигизмунд Ростиславович наморщил лоб и стал подсчитывать: — Больше двадцати, почти четверть века, срок довольно изрядный. К своему счастью, он задолго до начавшейся в Царицыне заварухи и хаотичного отступления наших войск покинул город на Волге… Если этот Синицын выполняет поручения самого Вальтера Шелленберга и служит в абвере, то, значит, поднялся, как говорится, на волну, в отличие от многих других эмигрантов…»
— Поклонитесь от меня отчизне, низко поклонитесь, — попросил Синицын. И, как в бытность щеголеватым ротмистром, молодцевато прищелкнул каблуками сапог.
4
За полночь, ближе к утру, послышалось громкое верещание сверчка.
«Откуда ему на сеновале взяться?» — спросонок подумал Гришка Ястребов. Он собрался перевернуться на другой бок, но сверчок запел совсем громко, на одной тягучей ноте, отгоняя сон. К тому же в нос попала соломинка, и мальчишка, окончательно проснувшись, громко чихнул.
Полная круглолицая луна своим равнодушным молочным светом освещала ходившего неподалеку от сеновала стреноженного мерина, отчего конь выглядел гнедым. За балкой свет луны ступал в Медведицу и прочерчивал по воде дорожку, чуть серебрившуюся в ночи.
Сверчок продолжал петь свою бесконечную песню, на этот раз над головой.
«Уснешь тут, как же!» — рассердился Гришка и увидел в проломе крыши в поднебесье распустившийся бутон необычного цветка, который парил, опускаясь к земле.
— Вань! — позвал Гришка и толкнул в бок разметавшегося на сене дружка. Тот спал смешно, совсем по-детски надув губы, чуть шевеля ими, точно разговаривал. — Вань!