— А откуда он появлялся? Надо же ему было где-то жить, питаться, заправлять автомобиль. Игрушка-то по нынешним меркам крайне дорогая. Каждая крыса наверняка должна была позариться на такой кусок в руках хоть и сильного сканера, однако увечного.

— В городе он не жил, — Сенечка в сомнении закусил губу. — Точно не жил. Приезжал и уезжал в основном по ночи. Я еще удивлялся, чего ему гонять впотьмах, а как увидел буркалы пустые, так и понял. Свет, тьма — все едино.

— А если слепой был такой крутой… — подал голос пыхтящий позади пир. Автомат нести он мне не доверил и, объявив его остатком былой роскоши, решил тащить самостоятельно. — Чего же умер так глупо?

— Смерти все равно. — Сенечка вдруг стал спокоен и серьезен, как никогда, и из юлы и подхалима проглота на миг превратился в себя настоящего, Арсения Поликарпова, преподавателя информатики в старших классах. И такой вдруг печалью от него повеяло, что я было подумал: приплыли, снова нас сканят.

Так, за разговором, добрались до палатки нового товарища, где и решено было провести ночь, а уж поутру, на свежую голову, решать, что будем делать. Ясно было одно. В деревню более соваться не следовало, а в остальном лишь неизвестность и пустота в голове.

Тьма навалилась мягко, будто большая добрая птица раскинула черные крылья. Костер, да что костер, так, часть уюта и кусочек цивилизации в лапах кроманьонца. Шашлыка бы, да под водочку…

— Помню, как все начиналось. — Сема пошевелил угли палкой и, присев около костра прямо на землю, подпер голову ладонями. — Простенько так, незатейливо. Собрался я поутру, пошел на работу. Жил-то бедненько, на зарплату учителя особо не пожируешь. Ну вот, одел я свой второй по счету костюм, подхватил портфель под мышку и направился к средней школе номер семьдесят два, дабы вбивать в юные головы остатки собственных знаний. И тут бац, и конец света. Ни радио, ни телевидения, ничего вообще. Мобильники с Интернетом и те не работают. Я сначала выживал как мог, вещи там носил, мусорные баки опустошал да таскал отходы подальше от домов. Грязная работа, неблагодарная, а куда деваться. Информационные технологии-то все накрылись медным тазом.

— А как ты понял, что проглот? — осторожно поинтересовался Дмитрий. Открытой неприязни он к Сенечке уже не испытывал, но и доверять ему не собирался. Автомат, снятый с предохранителя, постоянно находился где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки.

— Слово-то какое мерзкое, — Поликарпова передернуло от омерзения. — «Проглот». Так прямо скажут, и будто откуда из-под половицы гнилью пахнуло.

— Гляди на него, — усмехнулся пир и осторожно, почти невзначай, опустил ладонь на автомат. — А как же тебя тогда называть? Проглот, он и есть проглот. Мерзкая гнилая сущность.

— Хочу напомнить, — окрысился Сенечка, — что энергию мы черпать можем только в том случае, если она к нам применяется. Изначально либо жечь хотят, либо морозить, либо в мозгах покопаться. Мы не просим и не требуем. Просто живем…

— А как же ваши засады на пси-братию? — хмуро кивнул пир. — Один провоцирует, а остальные накидываются и осушают. Видел я таких вот, в ваших лапах побывавших.

— А про сэра Чарльза Дарвина слышал? — отмахнулся проглот.

— Да ладно вам, — поспешил я разрядить обстановку. Притихший было Дмитрий вдруг начал «бить копытом», да и Сенечка на поверку оказался не из робкого десятка. Свою лепту внесла и доля пироэнергии, которую он успел начерпать из запасов ныне покойного «Восьмого», так что борзости у него прибавилось.

В итоге чуть не подрались, и когда наконец пришлось устраиваться на боковую, над палаточным лагерем воцарились неприязнь и непонимание. Крайне некомфортно спать, когда твои соседи лютой ненавистью ненавидят друг друга, однако, как ни странно, это мне не помешало устроиться в углу палатки и, прикрыв глаза, отдаться сновидениям. Я даже не успел узнать, кто остается дежурить. Едва моя голова коснулась свернутой втрое куртки, как этот мир перестал волновать меня окончательно.

— Думаешь, все получится? — Яркий, невыносимо яркий свет бьет мне прямо в глаза, а я, будто привязанный, зафиксированный по рукам и ногам, не могу ничего поделать. Даже рот открыть или моргнуть и то не выходит. Куда уж там до активных действий. Да и потом, все как в тумане. Ощущение нереальности накрыло с головой, но что-то я определенно чувствовал. Холод, белый кафель, яркие лампы, мешающие видеть, и боль, адскую, невыносимую.

— Должно. — Второй голос, так же как и первый, принадлежал мужчине, но был мне незнаком. Самый обычный. Таким можно спросить лишний билетик в кино или поинтересоваться, не выходит ли кто на следующей остановке. Будничный тон, а вопрос скорее риторический.

— Надо потом к стимуляторам подключить, а то будить будем, а он как овощ. Итак, медикаментозная кома чертову уйму времени уже. Как бы чего с его мозгами не вышло.

— Да и травма накладывается, однако на снимках ничего не видно.

…господи, что происходит…

— Часть черепа придется заменить, но долбанулся он удачно.

— Да уж. — Смех. Негромкий, но почему-то показавшийся мне неприятным. — Даже сверлить не надо. Однако надо поторопиться, установка в действии, группа уже штаны протерла. Видел бы ты, какой набрали зоопарк. Одни калеки и садисты. Кто их вообще нашел?

— Тише, — второй голос стал резче. — Не твоего ума дело. Тебе платят, и платят хорошо, а что думает и делает начальство, не нашего ума дело.