Течение ее мыслей подчинялось ритму бега, складываясь в своеобразный поэтический текст, где топот ног выражал бурливший в ней гнев. Она так устала от запретов и опеки со стороны родных и от необходимости соблюдать осторожность, что испытывала потребность рискнуть и разрядиться. Конечно, она не собиралась рисковать слишком уж глупо и петляла по улицам, выбирая сложный маршрут. Но ей необходимо было почувствовать себя свободной.

Она пробежала две мили, три, четыре. Стабильность равномерного бега, надеялась она, сама по себе служит ей защитой. Ветер не казался теперь холодным, не обжигал губы и не студил легкие, ее шея даже слегка вспотела. Развернувшись, Эшли направилась в обратный путь. Она почувствовала усталость, но не настолько сильную, чтобы замедлить бег. А жар, бушевавший внутри ее, почему-то никак не унимался.

Подняв голову, она заметила впереди какое-то движение. У нее появилось ощущение, что за ней следят. Встряхнув головой, она продолжала бег.

Примерно в восьми кварталах от ее дома какой-то автомобиль проскочил мимо почти вплотную к ней. У нее чуть не вырвалось крепкое словечко в адрес водителя, но она продолжала бежать.

Еще через два квартала чей-то голос выкрикнул какое-то имя — она не расслышала, ее это было имя или нет, но, не оборачиваясь, лишь ускорила темп.

В четырех кварталах от дома над самым ухом раздался автомобильный гудок, заставивший ее чуть не подпрыгнуть от неожиданности. Эшли перешла на спринтерскую скорость.

Когда до дому оставалось всего два квартала, она услышала визг тормозов у себя за спиной. По-прежнему не оборачиваясь, она перепрыгнула с проезжей части на пешеходную дорожку, чья бетонная поверхность была давно уже разрушена корнями деревьев, растрескалась и была неровной, как волнующаяся перед штормом океанская поверхность. Бежать здесь было трудно, ноги, казалось, вязли в грунте; Эшли стала напевать, чтобы ничего не слышать, и глядела строго вперед, как скаковая лошадь с шорами на глазах, не обращая внимания на окружающее и мчась вперед что было сил. Около дома она перемахнула через клумбу и подлетела к входной двери, где наконец остановилась и обернулась.

Она внимательно оглядела улицу. Неподалеку сосед выводил задом автомобиль со своего участка. Группа детишек, навьюченных тяжелыми ранцами, со смехом направлялась к остановке школьного автобуса. Женщина в длинном ярко-зеленом пальто поверх ночной рубашки доставала из почтового ящика утреннюю газету.

О’Коннела не было. По крайней мере, Эшли его не замечала.

Откинув голову назад, она вдохнула холодный воздух и, обведя взглядом мирную утреннюю картину, едва сдержала рвущееся из груди рыдание. Она осознала, что О’Коннелу даже не нужно физически приближаться к ней, — все равно она будет ощущать его присутствие.

Расположившись поблизости от их дома, Майкл О’Коннел с торжеством наблюдал за Эшли, с неуверенностью оглядывавшей улицу. Он потягивал кофе из большой кружки, сидя за рулем своей машины. Если бы девушка была более наблюдательной, думал он, она заметила бы его. Он этого не боялся и не слишком прятался от нее.

Сначала он хотел задержать ее, пока она бежала, но затем отказался от этой мысли. Эшли была лучше его знакома со всеми закоулками в этом районе и могла ускользнуть от него, несмотря на его превосходство в скорости. И, что важнее, она могла закричать, и кто-нибудь из соседей вызвал бы полицию. Ему пришлось бы ретироваться, не поговорив с ней. Меньше всего О’Коннелу хотелось объясняться с каким-нибудь подозрительно настроенным полисменом.

Надо дождаться подходящего момента. Не здесь, на улице, где она выросла. Здесь все дышало ее прошлым. А он был ее будущим.

А пока ничто не мешало ему упиваться наблюдением за девушкой. Больше всего ему нравилось смотреть, как двигаются ее ноги. Они были длинные, гибкие; он жалел, что в ту единственную проведенную вместе с ней ночь не разглядел их еще лучше. Тем не менее он отчетливо представлял их обнаженными, сверкающими в темноте и беспокойно заерзал на сиденье. Он пожалел, что у нее на голове вязаная шапочка, скрывающая волосы, и в этот момент она сняла ее. О’Коннел улыбнулся, подумав, что, может быть, она воспринимает его мысли. Это доказывало, как тесно они связаны. Он невольно рассмеялся.

Даже глядя на Эшли издали, он чувствовал жар во всем теле. Она заряжала его энергией. Не в силах усидеть на месте, он открыл дверцу автомобиля и стал вылезать.

В это время девушка в расстройстве отвернулась и перешагнула порог дома, не заметив О’Коннела. Он застыл — одна нога на земле, другая в машине, — глядя на то место, где она только что стояла. Мысленно он еще видел ее там.

«Надо ее украсть», — решил он.

Ему представлялось, что это будет совсем не трудно. Нужно только, чтобы она была одна. С ним.

«Я невидим», — подумал О’Коннел, устраиваясь на водительском месте и выруливая на проезжую часть.

Но он ошибался. Из окна своей спальни на втором этаже Салли наблюдала за ним, так крепко вцепившись в оконную раму, что, казалось, та не выдержит и сломается. Она впервые видела Майкла О’Коннела воочию. Когда она заметила человека, сидевшего за рулем машины, она пыталась убедить себя, что это не О’Коннел, но понимала, что это он. Это не мог быть никто другой. Он был близок, как всегда, и, как всегда, неуловим. Даже когда они не видели его, он был рядом. Она почувствовала слабость, гнев и страшную тревогу. «Любовь — это ненависть, — подумала она. — Любовь — зло. Это нездоровое чувство».