Эшли слышала, как О’Коннел дышит на другом конце провода, но он по-прежнему хранил молчание. Она продолжала говорить, сознавая, что ее слова звучат все более беспомощно и жалко:

— И поэтому не пиши мне больше писем — тем более таких, какое ты прислал на прошлой неделе. Это ведь ты его написал, да? Больше некому. Я знаю, что у тебя много дел и забот, я тоже закрутилась с работой и диссертацией, и у меня просто нет никакой возможности поддерживать серьезные отношения. Тебе это должно быть понятно. Мне не до того. Я хочу сказать, что мы оба очень загружены и у меня сейчас нет времени на это, да и у тебя, я уверена, тоже. Ты согласен?

Вопрос повис в воздухе, растворившись в его молчании. Она решила воспринять это как знак согласия:

— Майкл, я искренне благодарна тебе, что ты выслушал меня. И я желаю тебе всего наилучшего, правда желаю. Может быть, в будущем мы еще встретимся и узнаем друг друга лучше. Но не сейчас, ладно? Прости, если я разочаровала тебя. Но если ты действительно любишь меня, как ты говоришь, тогда ты поймешь, что сейчас я не могу ничем себя связывать, мне надо заниматься своими делами. Бог его знает, что нас ждет в будущем, но сейчас я просто не могу, понимаешь? Давай расстанемся по-хорошему, ладно?

Она по-прежнему слышала, как он дышит в трубку. Ровно, ритмично. Вдох-выдох.

— Слушай, — произнесла она устало и чуть раздраженно, — мы ведь даже не знаем толком друг друга. Мы встречались всего один раз и были нетрезвы, так ведь? Когда ты мог полюбить меня? Почему ты вбил это себе в голову? И откуда ты взял, что мы идеально подходим друг другу? Это полный бред. Ты не можешь жить без меня? Но это просто бессмыслица! Я прошу у тебя только одного: оставь меня в покое, ладно? Я уверена, ты найдешь девушку, которая подойдет тебе. А я не такая девушка, Майкл. Пожалуйста, оставь меня. Ты слышишь?

О’Коннел не произнес в ответ ни слова и лишь засмеялся. Она не сказала ничего смешного или хотя бы ироничного, и его смех прозвучал как нечто постороннее, донесшееся бог весть откуда. Он заставил ее похолодеть.

А затем О’Коннел повесил трубку.

Несколько секунд Эшли стояла, уставившись на телефонную трубку в руках и задавая себе вопрос: разговаривала ли она на самом деле только что по телефону? Она даже почти засомневалась, слушал ли ее человек на другом конце провода, но затем вспомнила, что одно слово он все-таки произнес. Как мало она его ни знала, но спутать его голос с чьим-то еще не могла. Она медленно положила трубку и боязливо огляделась, словно ожидала, что кто-то набросится на нее. С улицы до нее доносился приглушенный шум, но он не уменьшал охватившего ее ощущения полного и абсолютного одиночества.

Эшли опустилась на краешек кровати, чувствуя себя опустошенной и невероятно маленькой. На глазах ее выступили слезы.

Она не вполне сознавала, что происходит, и только ощущала, как что-то, набирая скорость, угрожающе надвигается на нее. Ситуация пока еще не была неуправляемой, хотя дело шло к этому. Она вытерла слезы и подумала, что надо взять себя в руки. Оставшийся после разговора осадок, ощущение беспомощности следовало вытравить раз и навсегда, быть жесткой и решительной.

Эшли сердито покачала головой и произнесла вслух:

— Надо было лучше подготовиться к разговору.

Звук собственного голоса, резонирующий в замкнутом пространстве небольшой комнаты, еще больше выбил ее из колеи. Она хотела говорить с О’Коннелом твердо и бескомпромиссно и вместо этого проявила слабость, хныкала, умоляла, а ведь она считала, что это совсем ей не свойственно. Девушка резко поднялась с кровати.

— Будь все проклято! — пробормотала она. — Что за паскудная, дурацкая история! — После этого она разразилась целым потоком ругательств, сотрясая воздух самыми грубыми и непристойными словами, какие могла вспомнить. Гнев и раздражение изливались из нее водопадом.

— Он просто злобный мелкий пакостник, — громко объявила она, пытаясь обрести уверенность в себе. — Мне такие уже встречались.

И хотя в глубине души Эшли понимала, что это не так, собственная яростная тирада послужила разрядкой, она почувствовала себя лучше. Взяв полотенце, она решительно направилась в ванную. Эшли скинула одежду и включила горячий душ. После разговора с О’Коннелом она чувствовала себя запачканной и, стоя под испускающими пар струями воды, докрасна терла тело губкой, словно пытаясь смыть какой-то неприятный запах или въевшееся в кожу пятно, которое никак не хотело исчезать, несмотря на все ее усилия.

Выключив душ, Эшли протерла запотевшее зеркало и внимательно посмотрела себе в глаза. «Действуй целеустремленно, — сказала она себе. — Не обращай внимания на подонка, и он отстанет». Она фыркнула и согнула руки в локтях, затем внимательно осмотрела свое тело, оценивая округлость грудей, твердость живота, форму ног. Она сочла себя достаточно крепкой, подтянутой и привлекательной. Вполне сильная личность. Эшли вышла из ванной и оделась. Ей хотелось надеть что-нибудь новое, незнакомое. Она сунула ноутбук в сумку и проверила, есть ли деньги в кошельке. Распорядок дня у нее был обычный: несколько часов занятий в библиотечном крыле музея среди груды книг по истории искусства, затем на работу. Ей надо было дописать или отшлифовать несколько статей, и она надеялась, что научные тексты, гравюры и репродукции великих полотен помогут ей избавиться от мыслей о Майкле О’Коннеле.