— Что?

— Другой бы с такими знаниями старался сорвать большой куш, разбогатеть. Но с О’Коннелом было не совсем так.

— А как же?

— Он стремился к совершенству, видел в этом что-то великое, что ли. Но при этом хотел быть незаметным.

— Предпочитал мелкие дела?

— И опять же не так. Амбиции у него были, и еще какие. Он знал, что добьется большого успеха. У него прямо пунктик был такой, почище всякого наркотика. Не представляете, что значит быть рядом с парнем, который тащится не оттого, что нюхает кокаин или героином колется, а оттого, что все время какие-нибудь аферы замышляет и готовится к ним, будто они для него приготовлены и нужен только удобный случай. А здешняя работа была для него так, способ убить время, пока не подвернется что-нибудь стоящее. Но он не особенно гонялся за деньгами или славой, ему важно было другое.

— Вы с ним расстались?

— Ну да, не хотелось сидеть и дожидаться, пока он наворотит тут дел и слиняет, а отдуваться придется мне. А он планировал провернуть что-нибудь этакое, грандиозное. Ну, знаете, о чем говорят «цель оправдывает средства». Вот такой это был парень, О’Коннел. Парень с большими планами.

— И вы не знаете…

— Не имею понятия, что с ним стало. Мне хватило того страха, что я натерпелся, пока он работал здесь.

Я с удивлением посмотрел на автомеханика. Выражение «натерпеться страха» как-то не вязалось со всем его обликом.

— Вы что, боялись его? — спросил я.

Владелец автостанции сделал глубокую затяжку и выпустил целое облако дыма, плававшее кольцами вокруг его головы.

— Вам когда-нибудь попадались люди, которые, что бы ни делали, всегда делают что-то другое? Наверно, это звучит как какая-то тарабарщина, но именно так с О’Коннелом и было. А если сделаешь ему какое-нибудь замечание, он посмотрит на тебя так, точно ты пустое место, и волей-неволей возникает впечатление, что он берет твои слова на заметку и когда-нибудь обязательно использует их против тебя.

— Использует против тебя?

— Да, так или иначе. Такому человеку лучше не становиться поперек дороги. Лучше посторониться… А если ты как-то помешаешь ему добиться того, что он хочет, то… Короче, лучше этого не делать.

— А он никогда не выходил из себя, не был озлобленным?

— Он был таким, каким хотел быть в данный момент. Может, это и пугало в нем больше всего. — Автомеханик сделал еще одну смертельную затяжку и, не дожидаясь моих вопросов, продолжил: — Вот послушайте одну историю, мистер писатель. Это случилось лет десять назад. Я как-то задержался здесь допоздна — часов до двух-трех ночи, — и вдруг вваливаются двое юнцов, и не успел я глазом моргнуть, как у меня под носом оказалось дуло блестящей девятимиллиметровой пушки. Пока один из них вопил: «Долбаный мудак!», «Сучий потрох!», «Я щас в тебя всю обойму всажу!» — и всякое такое дерьмо, другой обчищал кассу. Я не особенно религиозен, но тут вспомнил все, что мог, и из «Отче наш», и про Деву Марию, потому как был уверен, что мне крышка. Затем они смылись без лишних слов, а я так и остался валяться тут за прилавком, наложив в штаны. Так что видите?

— Да, неприятная история, — сказал я.

— Да чего уж тут приятного! — улыбнулся он и развел руками.

— Но при чем тут Майкл О’Коннел?

Он выпустил струю дыма и медленно покачал головой.

— Ни при чем, — проговорил он членораздельно, — абсолютно ни при чем. Только всякий раз, когда я говорил что-нибудь О’Коннелу, а он ничего не отвечал и знай смотрел на меня со своим особым выражением, у меня было точно такое чувство, как и тогда, когда этот юнец наставил на меня свою пушку. Точно такое чувство. Говоришь с ним и всякий раз думаешь: может, из-за того, что ты сказал, скоро сыграешь в ящик.

Наклонившись к монитору, Эшли вчитывалась в каждое слово на экране. Она сидела в этом положении уже больше часа, и спина у нее стала уставать. Мышцы голеней слегка подрагивали, словно она пробежала трусцой больше обычной нормы.

Электронные письма представляли собой ошеломляющую мешанину из любовных признаний, картинок в виде сердечек и воздушных шариков, плохих стихов, сочиненных О’Коннелом, и хороших стихов, украденных у Шекспира, Эндрю Марвелла [16] и даже Рода Макьюэна. [17] Все это выглядело до невозможности банально, по-детски, и вместе с тем вызывало у Эшли озноб.

Пытаясь понять, в чем заключается его «полезная информация», она так и сяк комбинировала слова и фразы из различных писем. В них не за что было уцепиться — не было никаких слов, набранных курсивом или заглавными буквами, которые могли бы послужить подсказкой. Промучившись почти два часа, Эшли в раздражении бросила карандаш. Она чувствовала себя бестолковой, неспособной понять элементарных вещей, не представлявших трудностей для любого любителя кроссвордов и головоломок. Она терпеть не могла подобные игры.

— В чем тут хитрость? Что ты хочешь мне сказать? — крикнула она, обращаясь к экрану и слыша в своем голосе несвойственную ему пронзительность.

Она вернулась к самому началу и стала вызывать одно сообщение за другим, тут же сбрасывая их и пытаясь отгадать загадку: ЧТО?

И тут она поняла что.

Сообщение Майкла О’Коннела не содержалось ни в одном из присланных им писем.

Оно заключалось в самом факте, что он мог прислать их — от всех ее корреспондентов. Дело было не в его неуклюжих признаниях в любви на уровне пятого класса школы, а в том, что он получил доступ к ее почте и хитростью заставил ее прочитать поочередно все свои послания. И возможно, открывая их одно за другим, она открывала ему доступ ко всем своим папкам и файлам. О’Коннел забрался к ней в компьютер, словно вирус, и был теперь так близко к ней, как если бы сидел на соседнем стуле.