— А ваш доход? Вы сказали, что имеете сто фунтов ежегодного дохода. Вам известно, с чего он?

— До сегодняшнего дня я полагала, что с капитала Жюля Эрдена. Я могла бы написать своим адвокатам в Париже. Но это же французские юристы: если вы забудете собственное имя, они найдут причины не сообщать его вам.

— Английские юристы ничем не лучше, — сказала я. — Мне нужно любым способом выяснить, какое же условие я должна выполнить, чтобы увидеть остальные бумаги, оставленные мне матушкой. Ведь письма Розины — я вам говорила? — оказались у меня по ошибке. Я вот думаю, не хотела ли моя матушка защитить Розину таким образом? Запретив передавать письма в мои руки, покуда Томас Вентворт не умрет? Но тогда получается…

— Что он все еще жив, — закончила за меня Люсия, содрогаясь всем телом. — И это чудовище — мой дед! Даже подумать страшно.

— Но почему Розина не поехала в Неттлфорд? — воскликнула я. — После того, как Феликс Мордаунт ее бросил, я имею в виду. Моя матушка укрывала бы ее у себя до вашего рождения. А после смерти моего отца мы все жили бы у тети Вайды в Нитоне; и мы с вами выросли бы вместе… Как счастливы мы могли бы быть!

— Да, — промолвила Люсия, вновь перебирая письма. — Но неужели вы не понимаете — почему?

— Розина пишет «я не хочу навлекать на вас гнев своего отца» или что-то вроде, но я точно знаю, что матушка без раздумий приняла бы ее в свой дом, и тетя Вайда тоже. С нами вы жили бы гораздо спокойнее и гораздо счастливее, чем в одиночестве на континенте, где никто даже не знал, кто вы такие.

— Но стыд, Джорджина, стыд! Ведь весь Лондон знал, что она сбежала с Феликсом Мордаунтом. И потом родить ребенка вне брака… Какой же тяжелой обузой я была для нее, наверное!

— Вы не должны так думать — никогда!

Я обняла Люсию и попыталась представить, что бы я чувствовала на ее месте: гнев на Феликса Мордаунта, безусловно; жалость к матери, конечно же, но никак не стыд — ни за нее, ни за себя. Может, у меня недостаточно развито нравственное чувство? Тетю Вайду уж точно никогда не волновало мнение света. В моих последних словах, обращенных к Люсии, мне послышалось эхо давних тетушкиных слов, произнесенных с великой горячностью: «Ты была ее радостью, ее счастьем. Знай это — и не задавай больше никаких вопросов!» Я гладила Люсию по волосам и ласково утешала, отчасти жалея, что показала ей письма (однако могла ли я утаить их от нее?), но одновременно наслаждаясь теплом наших объятий, невзирая на все свое смущение.

Когда она наконец успокоилась, я поведала про памятный разговор у маяка, когда я высказала предположение, что матушка надорвала сердце, рожая меня, а тетя Вайда ответила мне словами, в которых я всегда впоследствии находила утешение.

— Вы с матушкой очень любили друг друга, правда ведь? — спросила я.

— О да… я ни разу в жизни не усомнилась в ее любви.

— Вот и подумайте, насколько несчастнее она была бы без вас. Двери в общество закрылись для нее в день, когда она бежала с Феликсом Мордаунтом. Но настоящие друзья — вроде моей матушки — ни при каких обстоятельствах не отвернулись бы от нее…

— Хотелось бы в это верить, — вздохнула Люсия.

— Я убеждена, все ваши сомнения рассеются, когда мы увидим остальные письма. И вот что, Люсия…

— Да?

— Пусть это останется между нами: больше никому знать не нужно. Мы даже моему дяде не расскажем. Хотя если бы и рассказали, ничего не изменилось бы: он интересуется только своей лавкой и уже через пять минут все забыл бы начисто. Для окружающих вы будете просто моей подругой мисс Эрден.

Когда я произносила последние слова, меня вдруг охватило головокружительное чувство нереальности, словно я смотрю на нас двоих откуда-то из-под самого потолка. Не иначе я просто сплю и вижу сон? И настолько сильным было это ощущение, что я впилась ногтями в свое запястье.

— Вы очень добры, — услышала я голос Люсии. — И ваши чувства мне понятны: у меня тоже голова идет кругом.

Я подняла взгляд и увидела, что она улыбается.

— Извините, — неловко пробормотала я. — Я не хотела… просто… я была бесконечно одинока здесь и страстно мечтала о друге… Но вы, безусловно, потрясены стократ сильнее меня — ведь вся ваша жизнь меняется у вас на глазах.

— О да… и все же мне кажется, я всегда ожидала чего-то подобного. В конце концов, моя матушка какой была, такой и осталась для меня. Все это не означает, что она любила меня меньше, чем я думала. Наоборот — больше, гораздо больше… как представишь, какие душевные муки она терпела каждый день.

Я уже понимала, что не могу потерять Люсию. Дядя Джозайя придет в полнейшее замешательство, но если я стану оплачивать ее содержание…

— Люсия, — решительно сказала я, — почему бы вам не поселиться здесь со мной, чем жить в гостинице? Вы можете занять спальню этажом ниже; нам нужно будет хорошенько проветрить комнату и подыскать вам мебель, но это не составит труда.

Губы Люсии легко прикоснулись к моей щеке, и я ощутила тепло ее дыхания.

— Я бы с радостью, но мне неловко навязываться, а кроме того, ваш дядя…