— Теперь передняя.

Передняя была вымощена.

— Здесь мы, мужчины, курим.

Мы, мужчины, курили, сидя в коричнево-малиновых креслах. Маргарет показалось, что автомобиль мистера Уилкокса дал потомство.

— Какая прелесть! — воскликнула она, опускаясь в одно из них.

— Так, значит, вам оно нравится? — спросил он, пристально посмотрев на ее поднятое вверх лицо, и в его голосе явно прозвучали почти нежные нотки. — Отказываться от комфорта глупо, правда?

— Да-а. Отчасти, может, и глупо. А там гравюры Крукшенка?

— Гилрэя. Пойдем наверх?

— Вся эта мебель привезена из Говардс-Энда?

— Мебель из Говардс-Энда переехала в Онитон.

— Так, значит… Однако меня интересует дом, а не мебель. Каковы размеры курительной комнаты?

— Тридцать футов на пятнадцать. Нет, минуточку. На пятнадцать с половиной.

— Ах вот как. Мистер Уилкокс, вам иногда не кажется забавным, с какой многозначительностью мы, люди среднего класса, подходим к проблеме выбора дома?

Они перешли в гостиную. Здесь интеллектуалы Челси почувствовали бы себя лучше. Гостиная была невыразительная, в желтоватых тонах. Можно было представить себе, как сюда удалялись дамы, пока их важные мужья, покуривая сигары, решали внизу мировые проблемы. Была ли у мистера Уилкокса такая же гостиная в Говардс-Энде? В тот момент, когда в голову Маргарет пришла эта мысль, мистер Уилкокс и в самом деле сделал ей предложение, и осознание того, что она оказалась права, переполнило Маргарет настолько, что она чуть не потеряла сознание.

Но этому предложению руки и сердца не суждено было занять место рядом с величайшими любовными сценами на свете.

— Мисс Шлегель! — Голос его был тверд. — Я вызвал вас в город под ложным предлогом. Я хочу поговорить с вами о гораздо более серьезном деле, чем дом.

Маргарет чуть было не сказала: «Я знаю…»

— Мог бы я вас убедить разделить со мной… возможно ли, чтобы вы…

— О, мистер Уилкокс! — прервала она его, держась за пианино и отведя глаза. — Я понимаю, понимаю. Я напишу вам потом, если можно.

Он начал запинаться:

— Мисс Шлегель… Маргарет… вы не понимаете.

— Понимаю! Правда, понимаю! — ответила Маргарет.

— Я прошу вас быть моей женой.

Ее симпатия к нему была столь глубокой, что, когда он сказал: «Я прошу вас быть моей женой», — она заставила себя слегка вздрогнуть. Нужно же было изобразить удивление, раз он этого ждал. На нее нахлынула огромная радость, которую невозможно описать. Эта радость не имела ничего общего с человечеством и больше всего напоминала всепроникающее счастье, какое бывает при хорошей погоде. Хорошую погоду делает солнце, но в ту минуту Маргарет не могла найти никакого источника света. Она стояла, счастливая, посреди гостиной мистера Уилкокса и хотела сама дарить это счастье. Уходя, она поняла, что этим источником света была любовь.

— Вы не обиделись на меня, мисс Шлегель?

— Как я могу обижаться?

Последовала секундная пауза. Ему захотелось, чтобы она поскорее ушла, и она это понимала. Она обладала слишком развитой интуицией, чтобы стоять и наблюдать, как он изо всех сил пытается приобрести то, чего не купишь за деньги. Он желал получить дружбу и любовь, но боялся их, а она, которая научила себя только желать и вполне могла бы прикрыть свою борьбу за счастье изящными манерами, глядя на него, отпрянула и заколебалась.

— До свидания, — сказала она. — Я вам напишу… Завтра возвращаюсь в Суонидж.

— Спасибо.

— До свидания. И… это я вас благодарю.

— Могу ли я заказать вам автомобиль?

— Будет очень любезно с вашей стороны.

— Жаль, что я вам не написал. Мне следовало написать?

— Вовсе нет.

— Только один вопрос…

Маргарет покачала головой. Он посмотрел на нее слегка озадаченно, и они расстались.

Они расстались без рукопожатия: ради мистера Уилкокса Маргарет оставила их разговор в приглушенно-серых тонах. Однако по дороге домой она трепетала от счастья. В прошлом к ней испытывали любовь другие мужчины, если можно употребить такое весомое слово для описания их минутных желаний, но эти другие были «никчемными» — молодыми людьми, которым больше нечем было заняться, или стариками, которые не могли найти никого лучше. И она тоже часто кого-то «любила», но лишь в том смысле, в котором того требовало ее женское естество: это была острая тоска по мужскому началу, желание с улыбкой отказаться от себя ради того стоящего, что в них было. Но никогда прежде это не касалось ее личности. Она была немолода и не очень богата, и ее поразило, что человек, имеющий вес в обществе, воспринял ее серьезно. Сидя у себя в пустом доме и пытаясь заниматься расчетами среди красивых картин и возвышенных книг, она ощущала, как в ней бьются волны эмоций, словно прилив страсти хлынул к ней сквозь ночной воздух. Тряхнув головой, она попыталась сосредоточиться и не смогла. Напрасно она повторяла: «Но со мной ведь такое уже было». Такого с ней никогда не было. Пришла в движение огромная машина, совсем не похожая на более мелкие механизмы, и мысль о том, что мистер Уилкокс ее любит, захватила Маргарет целиком, прежде чем она смогла полюбить его в ответ.

Она еще не приняла окончательного решения. «О, сэр, это так неожиданно». Известная жеманная фраза в точности выражала ощущения Маргарет, когда пришел ее черед. Предчувствия — это не подготовка. Она должна лучше разобраться в себе и в нем; она должна все подробно обсудить с Хелен. Странная это была любовная сцена — главный источник света так и не был обозначен с начала и до конца. На месте мистера Уилкокса она сказала бы: «Ich liebe dich», [32] — но, возможно, не в его привычках было открывать даме свое сердце. Он, наверное, мог бы пойти на это, если бы она настояла, — пожалуй, из чувства долга. В Англии у мужчин принято хотя бы однажды открыть свое сердце, но это насилие над собой было бы ему неприятно, и никогда — если ей удастся избежать такой ситуации — он не должен утратить те бастионы, которыми предпочитает отгораживаться от мира. Не надо его раздражать разговорами о чувствах или проявлением симпатии. Он уже пожилой человек, и пытаться его изменить — бессмысленная дерзость.