– Я, что, выгляжу как человек, который много знает об университетах?

– А-а-а. Ну да, – сказала Барбара. – Так…

– Мне кажется, что если тебе нужна еще информация, то ее может сообщить только Доути. Думаю, что тебе надо надавить на него. Кроме него, никто ничего больше не скажет.

Конечно, Уинстон был прав. Только давление на Доути могло что-то дать. Барбара захлопнула блокнот, засунула его в сумку и сказала – так, чтобы ее услышал инспектор Стюарт:

– Хорошо. Я тебя услышала. Спасибо, Уинни. – И ушла.

Когда дело идет о том, чтобы надавить на кого-нибудь, нет ничего лучше местного полицейского участка. Поэтому по пути к машине Барбара позвонила в участок на Боу-роуд, представилась и сказала, что ей надо допросить некоего Дуэйна Доути в связи с расследованием похищения ребенка в Италии, в котором также принимали участие представители Скотланд-Ярда. Не может ли кто-нибудь забрать его, запереть и подержать под стражей, пока она не приедет? Конечно, мы этим займемся. Рады помочь, сержант Хейверс. К моменту, когда вы появитесь в комнате для допросов, он уже будет грызть ногти и исходить потом от страха, или что вы еще хотите, чтобы он делал.

«Отлично», – подумала Барбара. Она взглянула на адреса, по которым должна была провести интервью по распоряжению инспектора Стюарта. Один был южнее реки, два других – на севере Лондона. Боу-роуд находилась на востоке. В мире, где все, кому ни лень, боролись за конституционные права граждан, у Барбары не возникло вопроса, куда она должна ехать в первую очередь.

К тому времени, когда Сальваторе и инспектор Линли вернулись с допроса Карло Каспариа в тюремной больнице, полицейские, занимавшиеся проверкой автомашин соратников Лоренцо Муры по футбольной команде, закончили работу. Среди всех автомашин была одна красная, но не открытая. «Не важно, – сказал Сальваторе. – Теперь надо проверить машины, принадлежащие членам семьи каждого ребенка, которого Мура тренировал частным образом на поле в Парко Флувиале. Возьмите у Муры имена всех его воспитанников, выясните имена их родителей, проверьте их машины, а затем переговорите с каждым родителем по отдельности на предмет приватной беседы с Лоренцо Мурой. Кроме того, получите фотографию отца каждого ребенка и разыщите фотографии партнеров Лоренцо по команде».

В течение всего времени, пока отдавались эти приказы, детектив Линли хранил молчание, хотя по его глазам Сальваторе видел, что он не следит за его тарахтящим итальянским. Поэтому он объяснил англичанину, что они собираются сделать, а тот, в свою очередь, рассказал ему, что он собирается сообщить родителям девочки. Было очевидно, что им нельзя сообщать ничего, связанного с Лоренцо Мурой. Поэтому в настоящий момент уместнее всего было сообщить им, что та информация, которая поступила после телевизионного обращения, тщательно проверяется, что Карло Каспариа пытается помочь, – и закончить на этом.

Линли уже собрался уходить, когда в комнату ворвался полицейский в форме. Его лицо раскраснелось, и у него были хорошие новости: они касались открытой красной машины, которую свидетель видел в Альпах, едучи по дороге к своей матери. Полицейский еле дышал от волнения.

– Si, si, – сдержанно отозвался Сальваторе.

Ее нашли. Как, наверное, помнит старший инспектор, проверка всех стоянок для отдыха перед поворотом к деревне, где жила мать свидетеля, ничего им не дала. Но инициативный офицер в свое свободное время продолжил обследование дороги дальше в горах и через шесть километров вверх по дороге обнаружил снесенный защитный барьер в одной из дорожных шпилек. Машина, о которой идет речь, была обнаружена на дне ущелья под этим барьером. В ней не было тел. Но где-то в двадцати метрах, в стороне от нее, было обнаружено тело: скорее всего, водителя просто выбросило из машины.

– Andiamo [222] , – сказал Сальваторе англичанину. «Дай Господи, – подумал он про себя, – чтобы где-то рядом не нашли тело маленькой девочки».

Понадобилось больше часа, чтобы добраться до места катастрофы. Сначала их путь лежал вдоль реки, затем по склонам холмов и, наконец, в Альпы. Река в это время года была очень быстрой, так как наверху, на склонах гор, таяли снега. В результате этого образовывались водопады, каскады падающей сверкающей воды и запруды, которые можно было видеть, когда полицейская машина мчалась мимо них. Новая весенняя растительность была богатой и щедрой, когда они забирались все дальше в горы. Дикие цветы выглядели сполохами желтого, фиолетового и красного на фоне нежной, свежей зелени. Деревья – дубы, падубы и сосны – росли на границах деревень, до которых невозможно было добраться на машинах, создавая, казалось, зеленый заслон, не позволяющий горам сползти вниз и поглотить все эти домики с крышами терракотового цвета, прилепившиеся к стенам многометровых обрывов.

С каждым поворотом дорога становилась все уже и уже, пока, наконец, не превратилась в узкую одноколейку шириной с машину. Один поворот-шпилька сменялся другим. Это была сумасшедшая поездка, заставлявшая сжимать руки до белизны в суставах, гонка по милости Божьей, где Божья милость заключалась в том, что за поворотом вам не попадался встречный транспорт. Наконец они доехали до полицейского блока, вылезли из машины, и Сальваторе кивнул подошедшему офицеру полиции.

– Dov’`e la macchina? [223] – спросил он у него, хотя это была пустая формальность. Место упавшей машины было отмечено на пятьдесят метров выше, разбитым барьером, через который она пролетела до места своей последней стоянки.

Когда Сальваторе и Линли подошли к этому барьеру, появились двое санитаров с носилками. На них, в полностью застегнутом пластиковом мешке, лежало тело.

– Fermatevi [224] , – сказал им Сальваторе и добавил, – per favore. – После этого он представился и представил инспектора Линли.

Они выполнили его просьбу и опустили носилки. Сальваторе подошел, собираясь с духом. Только на телевидении детективы спокойно открывают мешки с трупами, неизвестно сколько пролежавшими на жарком итальянском солнце, и смотрят на них без содрогания. Сальваторе расстегнул «молнию».