И вот на это-то загадочное место и пришел Иван Морозов со своими сподвижниками. Исследовав с помощью щупов поверхность городища, кладоискатели решили копать прямо в центре. Копая урывками, в свободное время, кладоискатели затратили на это две недели. На глубине в сажень (1,76 м) им начали попадаться кости животных и многочисленные черепки. Потом пошли, чередуясь, слои бересты и загадочной массы, которую Морозов определил как "конский помет" (вероятно, тростниковый настил). Затем, на глубине 7 метров, стали встречаться более интересные находки — тяжелый железный ключ, замок, топор (уж не магические ли это предметы, призванные "запирать" и защищать зачарованный клад?), фрагмент медного "пищеварительного" сосуда, два камня весом почти по пуду, к одному из которых была прикреплена металлическая пластинка с загадочными письменами. Наконец, кладоискатели натолкнулись на слой дубовых бревен, покрытых тремя слоями бересты. Бревна эти от времени подгнили и выглядели как бы вогнутыми внутрь. Глубина раскопа составила к тому времени уже более 8 метров. Работать становилось чрезвычайно трудно, очевидно, под бревнами находилась какая-то пустота, из нее в раскоп просачивался тяжелый газ, работавшие постоянно чувствовали головокружение, свеча то и дело гасла. Но призрак кувшинов с золотом и бочонков с серебром стоял перед глазами кладоискателей, заставляя их из последних сил ковырять землю заступом…

Но тут в дело вмешались "интеллигентные обыватели", возмущенные "хищнической раскопкой". По их жалобам на место раскопок явился становой пристав, и дальнейшие работы были строго запрещены. Огромный раскоп заложили досками и присыпали землей, чтобы кто-нибудь случайно не свалился в него. Крестьянам были строжайше запрещены все попытки дальнейших поисков клада.

Но Морозов не унимался. 25 июня 1893 года он подал в Императорскую Археологическую комиссию докладную записку, в которой просил разрешить ему продолжить раскопки кургана Чашино городище, расположенного на земле села Городище Супоневской волости Брянского уезда. При этом Морозов жаловался, что раскопки эти, которые он производил с целью огыскания клада, были приостановлены становым приставом. Однако Археологическая комиссия ответила на просьбу Морозова отказом. А затем на городище приехало несколько членов Орловской ученой архивной комиссии, которые долго изучали курган "в видах науки".

…Наступила осень. Рабочий Морозов, возвращаясь с завода к себе в Городище, устало месил сапогами осеннюю грязь. Моросил мелкий противный дождь.

У крыльца морозовской избы маячила какая-то серая фигура. Подойдя поближе, Морозов узнал своего напарника по раскопкам — Тимофея, брата сельского священника. В руках у него был какой-то длинный сверток.

— Вань, пошли быстрей к тебе, — зашептал Тимофей, — дело есть!

Морозов отпер дверь. Оба прошли в сени.

— Дверь запирай! — возбужденным шепотом командовал Тимофей.

Только когда все меры предосторожности были приняты. Тимофей выложил на стол свой загадочный сверток и принялся его разворачивать.

— Я сегодня на городище пробрался, — возбужденно бормотал он, — в ямину нашу не полез, а сбоку со стороны реки, лаз старый раскопал… Вот, гляди…

На столе лежал стальной меч с рукояткой из карельской березы в медной оправе. По лезвию меча прихотливой вязью змеился золоченый узор.

— Меч, — выдохнул изумленный Морозов, — меч Кудеяра…

Хуторянин Федор Гриценко, проснувшись, долго не мог прийти в себя. В одном нательном белье, почесывая волосатую грудь, он сидел, встряхивая всклокоченной головой, и таращился куда-то сквозь стену.

— Очумел, что ли? — проследив за его взглядом, недоуменно спросила жена. — Вставай же уже!

Федор покосился на глупую бабу — нет, ни хрена она не поймет. Ну как ей объяснишь, что видел только что Федор в тонком сне видение: явлено ему было, что в кургане, который находится близ их хутора, скрыт клад — большое богатство! У бабы волос долог, а ум короток, так и будет без толку зудеть. Скорей опамятоваться, да на улицу!

Часа два спустя Федора можно было увидеть у хаты казака Трофима Игнатенко. Стоя в кружке четырех хуторян-приятелей, он рассказывал им про свой сон.

— Верите ли, братцы — как наяву видел! — божился он.

Казаки глубокомысленно задумались.

— Про клад-то этот, в кургане, я еще от своего деда слышал, — подал голос Петр Тренога, — и от людей гул был… Нет, Федор, не зря тебе это привиделось — тут, братцы, нам указание дано!

— Точно, — поддержал товарища Трофим Игнатенко, — и я про клад разговоры слыхал. Копать надо!

— И откладывать нечего — нынче же ночью пойдем! — поддержал Трофима третий казак.

— Только, братцы, одним нам тут не справиться, — степенно вступил в разговор пожилой, опытный хуторянин Григорий Крамаренко, — поклажа та наверняка заклята. А надо нам позвать Петра Трофименко — он дока, зубы заговаривать может, он "знает". Без ворожца нам никак.

Пошли к Петру Трофименко.

— Что ж, братцы, — раздумчиво сказал "дока", выслушав рассказ хуторян, — дело это стоящее, надежное. Да только послушайте моего совета: забудьте вы про этот клад и не суйтесь даже туда!

— Это почему же? — опешили казаки.

— А потому. Возле того кургана, под горушкой, у дороги на Армавир, похоронена "ныпычатана Наталка" — покойница неотпетая. По ночам она из могилы выходит. С ней никакой силой справиться нельзя, и я не возьмусь. Ой, не ходите, не ходите, братцы!

Казаки вышли на улицу и заскребли в затылках.

— А нехай! — вдруг выкрикнул Петр Тренога. — Нехай! Однова живем! Тут клад, можно сказать, сам в руки дается, а мы какую-то Наталку бояться будем. Бог не выдаст, свинья не съест! Айда, хлопцы!