— Какой бы мужчина не потерял из-за вас голову? — сказал он, дыша ей в волосы. — И не отложил бы работу ради вас?

— Вы очень любезны, — ответила она, не высвобождаясь из его объятий.

— Это не любезность, это правда. — Он отстранился, чтобы посмотреть на нее. На плечах, которые только что обнимали его руки, кожа горела, точно в огне. — Мне так жаль, что Дункан был с вами груб.

Спускалась ночь. Никто не мог их видеть. Поразительно, как легко на таком маленьком судне можно было найти уединение!

— Если такова цена за то, что мы это сделали, — она опустила голову ему на грудь, — тогда, надеюсь, что он нагрубит мне еще раз.

— Марша, — прошептал Финн.

— Финн, — шепнула она в ответ и закрыла глаза. Как отрадно было сознавать, что она может и слышать, и чувствовать, как бьется его сердце.

Отстранившись, он приподнял ее подбородок.

— Не знаю, как же это случилось, да столь быстро?

— И я не знаю. — В его глазах она видела беспокойный огонек, тот же самый, что видела в глазах мальчишек и мужчин в деревне в графстве Суррей, да и в Лондоне, и в Брайтоне, куда ездила на школьную экскурсию. Этот огонек уже не был для нее загадкой. Она знала, что это желание.

Но и она хотела его не меньше. Хотела, чтобы он обнимал, чтобы целовал ее.

«Прошу тебя», — подумала Марша.

— Я в вас влюбляюсь, — прошептал он хрипло.

— А я — в вас, — сказала она.

Она уже успела в него влюбиться. Финн стал для нее всем. Вот только его брат советовал ей быть с ним осторожнее. Сказал и ушел, словно Марша была досадным недоразумением, от которого не терпится отделаться.

Очевидно, Дункану Латтимору нравилось все портить. Но она не позволит ему испортить этот сладкий миг.

Парус наполнился ветром и выгнулся дугой, скрыв их с Финнианом от посторонних глаз. Она осторожно погладила его по лицу. И он охотно опустил щеку в ее ладонь, потерся об нее, да с такой нежностью, что у нее защипало в глазах. А затем он заставил ее опустить руку, стиснул в своей и поцеловал Маршу.

Это был момент совершенного счастья. Столь совершенного, что она поняла — любовь рядом, лишь руку протяни.

— Я должен видеть вас как можно чаще, — сказал Финн, как будто она была величайшим сокровищем на свете.

— Скоро я закончу школу, — сообщила она без всяких предисловий. — И я должна быть в Лондоне. Возле вас.

— Да. Я люблю Лондон. Гораздо больше, чем поместье в Кенте. Или Оксфорд. — Он снова ее поцеловал, медленно, властно, словно скрепляя печатью обещание, которое они дали друг другу.

На сей раз его рука почти коснулась ее груди, и девушка испуганно замерла.

Ей вдруг вспомнились слова, которые она бросила, точно перчатку, в лицо лорда Чедвику: «Однажды я докажу вам, что есть на свете такая штука, как идеальная любовь!»

Марша знала — именно так может быть у нее с Финном.

И это было так. Уже.

Две недели в Дублине закружили ее, точно в водовороте. Каждую минуту, когда только было возможно, Марша проводила с Финном. Сестра Дженис совершенно не замечала ее сильной склонности к нему, сама всецело поглощенная удовольствием быть в Дублине с двумя старшими и любимыми подругами.

И вот наступил вечер шестнадцатого дня рождения Марши.

В южном пригороде Дублина родители сняли особняк с чудесной оранжереей. И уже после того, как остальные члены семьи давно отправились на покой, Марша и Финн лежали в объятиях друг друга, глядя сквозь стеклянный потолок на звезды, которые едва проглядывали — «Но все-таки они здесь», — как настаивал Финн, — сквозь облака.

— В Шотландии, чтобы выйти замуж, нужно, чтобы вам исполнилось всего шестнадцать, — прошептал он, дыша ей в волосы.

Ее сердце, кажется, перестало биться.

— Правда?

— Да, — ответил он и погладил ее по бедру. — Когда мы вернемся в Англию, тотчас убежим. В Гретна-Грин!

— Да, — прошептала она, крепко прижимаясь к нему. Вдруг она показалась себе такой маленькой!

Она истинная, их любовь. Все без подделки, совсем настоящее. Почти все время Марша принимала свою любовь храбро и с величайшей радостью, как танцующее в воздухе перышко, а сейчас ей открылась всепоглощающая сила, грозящая унести далеко-далеко, в неведомые дали.

— Не бойтесь, — прошептал он и поцеловал ее, и нежным было соприкосновение их губ.

Нет. Она не будет бояться.

Он распустил шнуровку на спине, осторожно спустил рукава и корсаж платья, шепча милые глупости ей на ухо.

В ту ночь Марша позволила любви унести себя туда, куда д'oлжно. Она отдала Финну все. Все!

Их совокупление в темноте вышло неловким. Быстрым. Оба очень боялись быть застигнутыми на месте преступления. А потом, к величайшему удивлению Марши, появилась боль. И кровь!