Шрифт:
— Я буду звонить, — сказала Ольга и положила конверт с деньгами на стол. — Держи меня в курсе дела.
Лена на пороге квартиры порывисто прильнула к Ольге, обняла ее и снова расплакалась.
— Что теперь будет? — прошептала она, глотая слезы. — Проклятая, проклятая война! Нет ей конца…
Ольга проходит в отделение ровно в пять, когда к больным только-только стали пропускать посетителей. Придерживая рукой полы белого халата, едва ли не бегом мчится по длинному коридору. Перед дверью палаты замирает на мгновение и на цыпочках входит.
Сергей будто чувствовал ее приближение. Он не спит, смотрит на дверь, и, как только она входит, его глаза наполняются счастьем.
— Олюшка, — шепчет он.
Она кидается к нему, роняет розы на одеяло, падает на колени и прижимается к его горячим и сухим губам. Он гладит ее волосы, вытирает ее слезы.
— Как ты себя чувствуешь, Сереженька, милый?
— Хорошо…
— Какой ты худой… как скелет…
— Ты не плачь… Уже вся подушка мокрая…
— Я тебе принесла куриный бульон, немножко колбаски и креветок.
— А пива? К креветкам полагается пиво.
Он шутит, он пытается утешить Ольгу. Она, не в силах сдержать слезы, целует его лицо.
— Я люблю тебя, Сереженька, милый. Я очень тебя люблю…
— И я тебя люблю…
Она приподнимает голову, чтобы рассмотреть его получше, впитать в себя любимые черты, и тут краем глаза замечает на тумбочке букет гвоздик. Цветы свежие, они появились здесь недавно. Сергей тоже поворачивает голову, смотрит на гвоздики.
— Твои проделки? — спрашивает он, убежденный, что гвоздики принесла Ольга. — Я после обеда задремал, а когда проснулся — увидел цветы. Переживал, что ты меня не разбудила.
«Как она смогла пройти в палату днем? — думает Ольга, вынимая из пакета продукты. — Доиграется Катя. Кровавыми слезами будет плакать…»
Она не знает, куда поставить розы. В ту же банку?
— Надо воды долить, — говорит Ольга и выносит банку с гвоздиками в умывальник. Выхватывает букет, ломает тонкие стебли, разрывает душистые бутоны и кидает в мусорную корзину.
«Кровавыми слезами будешь ты у меня плакать!»
Она едва донесла от электрички до дома тяжелую сумку с продуктами. Кинула ее на терраске так, что даже стекла зазвенели, и рухнула в кресло.
— Я устала, — сказала она. — Я устала, устала…
Сорвала заколку, запутавшуюся в волосах, и швырнула ее за печь. Под резиновыми сапожками расползалась грязная лужица. На куртке дрожали дождевые капли.
Глеб появился рядом с ней беззвучно, как тень. Осунувшийся, в темно-синей телогрейке, он сам был на себя не похож.
— Привет, — тихо сказал он.
— Занеси сумку в комнату и выложи продукты, — попросила Ольга. Она сидела, откинувшись на продавленную спинку кресла и запрокинув голову, безучастная, обессиленная, смирившаяся, словно приговоренный к смерти на электрическом стуле.
Сгорбившись, Глеб медленно выкладывал на стол консервные банки, батоны, пачки с чаем и сахаром, пакеты с крупами.
— Так много всего, — пробормотал он. — Я еще те запасы не съел… Хорошо, что печенье привезла. Я люблю печенье с чаем, вприкуску. Бабка в детстве научила. Вымачиваешь, пока не раскиснет, и на язык…
Ольга смотрела на его ссутуленную спину, на порванные спортивные брюки, оставшиеся от строительной бригады, и силилась поверить, что это Глеб, некогда лощеный, холеный и самоуверенный человек, который выбирал для нее подвенечное платье в самом дорогом бутике Москвы.
— Как тебе здесь? — спросила она.
— Ничего, — ответил Глеб, заглядывая в опустевшую сумку. — Много читаю. Даже зарядку делаю. От пола отжимаюсь и приседаю… А вот вечером тоска заедает. Хожу по темным комнатам, как привидение. И мысли дурные в голову лезут.
— Спать тепло?
— Я тремя одеялами накрываюсь. А последние две ночи не раздевался. Заморозки начались.
Ольга едва совладала с волной жалости, тряхнула головой, резко встала с кресла. Глеб помрачнел.
— Ты уже уходишь? Побудь еще немножко. У меня жареная картошка есть. Хочешь, подогрею?
Ольга не смогла ответить, лишь молча покачала головой и быстро вышла на террасу. Глеб не стал провожать ее к калитке — еще не слишком стемнело, и его мог заметить сторож.
Ксюша уже спала, когда в дверь позвонили. Ольга глянула в «глазок» и обомлела. К ней пожаловала следователь. «Все ей неймется! — с ненавистью подумала Ольга. — Ходит, вынюхивает, спит и видит меня за решеткой!»