— Спасибо, конечно, но я и здесь славно высыпаюсь. Знаете, как у нас говорят?

— Как?

— На положено — наложено! — Он нехорошо смеется, продолжая зевать и потягиваться.

— Ну у вас и порядки!

— Да передавать-то особо и нечего, — извиняющимся голосом оправдывается травматолог, видя, что я не одобряю этих шуточек. — За ночь всего раза три в приемник дернули: две пьяные хари заштопал да один вывих плеча вправил. В реанимации все спокойно, на отделениях тоже. У нас, на травме, некого наблюдать, у вас в хирургии тоже…

— А в реанимации записи нашим больным сделали?

— Обижаете. — Травматолог свешивает с дивана голые волосатые ноги. — После вашей пропаганды о правильном ведении послеоперационных больных все пишут, даже мы — травматологи. Причем вашим же больным.

Быстренько распрощавшись, спускаюсь в приемный покой. В нем на удивление пусто — только в дальнем углу коридора, ближе к выходу, полулежит на колченогих стульях один синерожий пропойца. У бедняги плохо с сердцем: пил всего неделю, а сердчишко не выдержало нагрузок и забарахлило. Ему нужно к терапевту, а тот почему-то задерживается. Трудовая дисциплина в выходные дни явно хромает.

— Вы бы ему ЭКГ сняли, что ли, — предлагаю я дежурной медсестре Марине, ядреной девахе лет тридцати.

— Бухать надо меньше! Слышишь, Морковин! — небрежно отзывается Марина и выглядывает в коридор, обращаясь к пациенту. — Тогда и сердце болеть не будет!

— Не пил я! Честное слово, не пил! — дребезжащим голосом отвечает Морковин, приподнимая со стула отекшую синюшную физиономию.

— Морковин, ну кому ты здесь сказки рассказываешь? От тебя и сейчас сивухой разит! Отсюда чую!

— Да правда не бухаю, ужо часов пять! — стонет, приподнявшись на локтях, Морковин.

— Марина, если кого подвезут, звоните на мой мобильный телефон. Номер лежит у вас под стеклом на рабочем столе. Пойду пока в хирургию поднимусь, — и я отправляюсь к себе в отделение.

— Хорошо, Дмитрий Андреевич! — кричит мне вслед медсестра.

— А ЭКГ все же снимите. Вдруг и в самом деле инфаркт у человека приключился?

— Снимем! Но за последний месяц этот хмырь уже пятый раз обращается, все никак не угомонится! Что в нем человеческого-то осталось?

— Не пятый, а четвертый! — оживляется Морковин, пропуская мимо ушей слово «хмырь» и «что человеческого-то осталось».

В отделении я не спеша, обстоятельно обхожу все палаты. Тщательно осматриваю всех тяжелых больных, участвую в перевязках тех, кто требует особого внимания. Поднимаюсь в реанимационное отделение, уделяю время и хирургическим, и травматологическим пациентам.

— Дмитрий Андреевич, — загадочно шепчет дежурная медсестра Лена, симпатичная, но затюканная девушка лет двадцати пяти, когда я вновь появляюсь в хирургии, — а вас тут разыскивают.

— Кому я вдруг понадобился?

— Родиону Афанасьевичу, нашему рентгенологу.

— А ему-то что от меня нужно? Что-то серьезное случилось?

— Не знаю, только он это… — мнется девушка.

— Что «это»? Договаривайте!

— Не совсем трезвый! Под «мухой»! — набравшись смелости, выговаривает Лена и заливается бордовым румянцем. — И у него с собой бутылка коньяка, такая здоровая!

— И чего, простите, этот Родион Афанасьевич желает от меня?

— Наверное, выпить с вами намеревается, — все так же шепотом предполагает медсестра. — Ищет компаньона.

— Выпить? А ему не с кем?

— Наверное. Он часто в выходные дни в больницу приходит с бутылкой. Ему дома пить не дают, так он сюда норовит смыться. А сегодня с утра пришел и сразу начал вас разыскивать. Где, говорит, ваш новый хирург? Куда подевался? Желаю, орет, пообщаться с доктором из Петербурга. А сам уже еле на ногах стоит и бутылкой размахивает.

— Да-а, неожиданный поворот событий. И куда же он делся?

— Не знаю, — пожимает плечами Лена. — Я ему сказала, что вы сегодня дежурите и вас, наверное, вызвали в приемный покой. Если он к вам не спускался, может быть, в кардиологию отправился — ведь там ваша комната?

— Там, там! — киваю я, лихорадочно соображая, как мне отделаться от непрошеного визитера. Пьяный рентгенолог с косичкой и сомнительной сережкой в ухе, да еще вдобавок с пузырем коньяка страстно желает со мной пообщаться. Мне это уж точно ничего хорошего не обещает. — А может быть, он домой отправился?

— Вряд ли! Он теперь до самого вечера станет по этажам шарахаться. В крайнем случае заляжет дрыхнуть у себя в рентген-кабинете, а потом, когда проспится, снова начнет бродить по больнице.